Я уже имел случай убедиться, что при желании Фомос проявляет поразительное проворство. Когда он захлопнул дверь у меня перед носом. Он выскочил из-за шкафа и, словно летающая тарелка, ринулся через комнату к нашей маленькой группе. Очевидно, намеревался разделаться с Мюкке голыми руками, в отместку за то, что самозванец сотворил с миссис Фомос. В тот момент я не имел времени анализировать чьи-либо побуждения, включая свои собственные. Теперь, на досуге, такая возможность у меня появилась, и я готов изложить свои выводы.
Самое худшее, что мог сделать Энди Фомос, это немного подпортить Мюкке внешность. И вот вам вопрос: почему я решил ему помешать? Почему не отступил в сторонку, не блокировал Пэрли? Почему, улучив момент, врезал Энди в его железную челюсть, да так, что он, пролетев по воздуху, растянулся на полу, а запястье мое ныло и костяшки заживали еще неделю? Ответ прост: прикоснись я к Мюкке хоть пальцем, точно убил бы его. А мне было просто необходимо хоть на ком-то или чем-то отвести душу, и Энди Фомос – да благословенны будут его сто девяносто фунтов, вполне удовлетворившие эту потребность, – предоставил мне такой шанс.
А потом подбежал Кремер, следом подскочил Скиннер, и я отошел в сторонку, чтобы освободить им место, стоял и слизывал кровь с костяшек, глядя, как Пэрли надевает наручники на Зигфрида Мюкке.
В то утро, когда я подходил по Западной Тридцать пятой улице к крыльцу облицованного бурым песчаником старого особняка Ниро Вульфа, у меня имелось несколько причин испытывать довольство жизнью. Денек обещал быть солнечным. Новенькие туфли после трехмильной прогулки ничуть не натерли ноги. С запутанным делом, которое мы расследовали по просьбе важного клиента, было покончено, и я только что положил на счет Вульфа в банке пятизначную сумму.
Шагах в пяти от крыльца я заметил на тротуаре через улицу двух человек, мужчину и женщину. Они таращились то ли на крыльцо, то ли на меня, а может, на все сразу. Пускай эта парочка зевак и не ставила нас на одну доску с Белым домом, недооценивать подобное внимание все же не стоило.
Эта мысль воодушевила меня еще больше. Однако, снова взглянув на пару, я понял, что видел ее прежде. Но где? Вместо того чтобы подняться по ступенькам, я повернулся к ним – как раз когда они вышли на проезжую часть и двинулись в мою сторону.
– Мистер Гудвин, – обратилась ко мне женщина каким-то сдавленным шепотом, так что я едва ее расслышал.
Она была светлокожей и голубоглазой, довольно молодой, вполне ничего себе на вид, изящной даже в синем фабричного пошива пальто. Насколько она была светлой, настолько же мужчина был темным, и крупнее ее он не казался. Своеобразие его лицу придавал кривоватый, свернутый чуть влево нос и широкий рот с толстыми губами. Не узнал же я его сразу по той причине, что никогда прежде не видел в шляпе. Передо мной стоял гардеробщик из парикмахерской, клиентом которой я являлся.
– А, это ты, Карл…
– Можно нам войти с вами? – спросила женщина тем же сдавленным шепотом.
Тут-то я признал и ее. Она работала в той же парикмахерской, маникюршей. Я никогда не пользовался ее услугами, поскольку своими ногтями занимаюсь сам, но неоднократно видел женщину там и даже знал, что ее зовут Тина.
С высоты своего роста я оглядел гладкое бледное личико с острым подбородком, и выражение его мне не понравилось. Я перевел взгляд на Карла: он выглядел еще хуже.
– В чем дело? – поинтересовался я, пожалуй несколько грубовато. – Неприятности?
– Пожалуйста, не здесь, – взмолилась Тина. Она быстро огляделась по сторонам и снова устремила умоляющий взгляд на меня. – Мы только набрались храбрости подойти к двери, как появились вы. Стояли и думали, в какую дверь звонить, подвальную и парадную. Пожалуйста, можно нам войти?
Это не входило в мои планы. Я рассчитывал управиться с кое-какими мелочами по хозяйству, прежде чем Вульф в одиннадцать часов спустится из оранжереи. Вряд ли их визит сулил нам какую-либо прибыль.
– Вы как-то сказали, – едва ли не прохныкал Карл, – что человеку в опасности достаточно лишь упомянуть ваше имя.
– А, ерунда. То была всего лишь шутка. Я вообще слишком много болтаю. – Однако слова его достигли цели. – Ладно, заходите и рассказывайте, что́ у вас там случилось.
Я повел их по ступенькам и своим ключом открыл входную дверь. Внутри первая дверь с левой стороны длинной и широкой прихожей вела в комнату, которую мы называли гостиной. Пользовались ею мы не очень часто. Я направился туда, решив покончить там со свалившимся на меня делом, однако гостиную как раз прибирал Фриц, так что мы двинулись дальше, в кабинет. Переставив пару кресел, чтобы гости оказались лицом ко мне, я уселся за свой стол и нетерпеливо кивнул им. Тина, прежде чем занять свое место, быстро огляделась.
– Какая милая и безопасная комната, – промолвила она, – для вас и мистера Вульфа, двух таких великих людей.
– Это он великий, – возразил я, – а я так, мальчик на побегушках. Так что там насчет опасности?
– Мы любим вашу страну, – провозгласил Карл.
Внезапно он задрожал. Сначала дрожь охватила пальцы, потом руки и плечи, и вот уже его колотило всего. Тина метнула в него тревожный взгляд, поспешно поднялась, схватила Карла за локти и затрясла, отнюдь не вкладывая в это нежности и одновременно выговаривая ему на непонятном мне языке. Он что-то промямлил в ответ, потом слова его зазвучали тверже, и через какое-то время он перестал трястись совсем, а Тина вернулась в свое кресло.
– Да, мы любим вашу страну, – подтвердила она.
Я кивнул:
– Подождите, пока не повидаете Чилликотти, в Огайо, где я родился. Вот тогда вы ее действительно полюбите. Как далеко на запад вы забирались – до Десятой авеню?
– Не думаю, – усомнилась Тина. – Может, до Восьмой. Но именно это мы и хотим сделать – отправиться на запад.
Она решила, что поможет делу, если немного меня развеселит, но особого успеха в этом не достигла.
– Ведь на восток двинуться мы не можем, правда? Там же океан.
Она открыла синюю кожаную сумочку и тут же извлекла из нее что-то, не копаясь и не перебирая содержимого.
– Но видите ли, мы не знаем, куда ехать. Может, как раз в Огайо? У меня есть пятьдесят долларов.
– Должно хватить, – отозвался я.
Она покачала головой:
– Ах нет. Пятьдесят долларов – это вам. Вам известна наша фамилия – Вардас? Вам известно, что мы женаты? Так что никаких оскорблений морали. Мы очень серьезно относимся к подобным вещам. Единственное, чего мы хотим, это работать и жить вместе. Карл и я. И мы думаем…
Услышав незадолго до того громыхание лифта, в котором Вульф спускался из оранжереи на крыше, я понял, что сейчас нас прервут, но позволил ей продолжать. Теперь она умолкла сама, вспугнутая тяжелыми шагами Вульфа, который собственной персоной возник в дверях. Карл и Тина вскочили. Удостоив их лишь быстрым взглядом, Вульф сделал пару шагов, но внезапно остановился и хмуро уставился на меня.