– Ладно. Допустим, – проговорил Гонта. – Что нужно от меня управлению госбезопасности в лице Коваля, я знаю. Чего хочет от меня командование Киевским военным округом?
Вместо ответа Мурашко посмотрел на часы, окликнул темноту:
– Капитан! Двадцать три пятьдесят. Все готово?
– Так точно, товарищ полковник! – ответила ночь. – Можем.
Мурашко тронул Гонту за плечо.
– Пошли.
Миновав «эмку» и пройдя еще немного вглубь леса, они оказались на небольшой полянке. Ее освещали две «летучих мыши» [22] , одну держал уже знакомый капитан-связист, другую – еще один офицер, чьих погон Гонта не мог рассмотреть. Зато света фонарей хватало, чтобы разглядеть нечто, похожее на не слишком громоздкий чемодан – в такие граждане пакуют вещи, собираясь в длительное путешествие. Но Дмитрий даже при таком освещении сразу опознал передвижной узел связи особого назначения.
– Дай.
Мурашко взял у капитана его «летучую мышь», подошел поближе, подсвечивая, пока связист, опустившись на корточки, колдовал над портативной станцией. Гонта имел представление о радиусе ее действия: если это личный узел командующего крупным подразделением, связь могла работать на расстоянии более сотни километров. Учитывая же секретную миссию штабного службиста Киевского военного округа, майор взял на себя смелость допустить: в распоряжение полковника выдали именно передвижную станцию особого назначения.
Прослушать ведущиеся по ней переговоры можно было лишь в том случае, если скрытно подключиться непосредственно к проводу. Однако в данной ситуации подобный ход не представлялся возможным: именно для соблюдения режима максимальной секретности связисты вывезли узел сюда, на городскую окраину, в лес. Деревья к тому же служили дополнительными естественными антеннами.
Видимо, капитан услыхал наконец ответ на другом конце провода. Потому что, не вставая, протянул Гонте снизу вверх эбонитовую трубку. Длины провода хватало, чтобы Дмитрий мог говорить, не приседая по примеру связиста. Он приложил трубку к уху.
– Слушаю.
– У аппарата Жуков.
Еще не совсем отдавая себе отчет в том, что действительно слышит его ровный голос, Гонта невольно выпрямился, встал «смирно», левая рука напряженно вытянулась вдоль туловища.
– Здравия желаю, товарищ маршал Советского Союза!
– Кажись, на одном фронте повоевать пришлось?
– Так точно, товарищ маршал!
– Не рапортуй, будет. Запросил данные на тебя, майор. Жаль, не встретились раньше. Сейчас, говорят, тоже воюешь, а?
– Приходится. Фронт другой, товарищ маршал.
– Понимаю. – Голос в трубке по-прежнему звучал ровно. – Тебе уже все рассказали? В курс дела ввели?
– Так точно.
– Хочу, чтобы ты знал, майор. У меня всякое бывало, много раз дерьма хлебнуть пришлось. Про барахло, которое в вагонах, думай, как себе знаешь. Обо мне тоже думай, как думается. Отчет тебе, Гонта, давать не намерен. Не тебе с меня спрашивать. И не тем, кто спросить собирается. Если кому охота сапоги о Жукова вытереть – пусть, дело привычное. С дерьмом смешать меня многие пытались, хотят до сих пор и хотеть будут. Тут уж ничего не попишешь.
Жуков замолчал, видимо ожидая ответа, но Дмитрий не нашел ничего лучше, кроме как снова сказать:
– Понимаю, товарищ маршал Советского Союза.
– Врешь, майор. Ни хрена ты не понимаешь. Да тебе и не надо того понимать, про что я давно знаю. Но одно дело – меня в говно макать. И совсем другое – вытирать ноги о народ, который воевал, вытерпел и победил. А те, о ком тебе сейчас рассказали, как раз и хотят наш народ измазать. Не будет веры Жукову – себе люди тоже перестанут верить. В свои силы, в то, что продержались все эти годы. Кем становится победитель, который теряет веру в свою же победу? Знаешь, майор?
Гонта знал.
– Никак нет, товарищ маршал!
– Стадом такой народ становится, Гонта. А у стада нету к себе уважения. Я знаю, о чем говорю, майор. Больше повторять не стану. Ты меня услышал?
– Услышал, товарищ маршал.
– Хорошо. Тогда вот что я тебе хочу сказать, Гонта. – Голос на том конце провода по-прежнему звучал жестко, ясно и ровно. – Ты не у меня в подчинении. Приказывать я тебе не могу и не имею права. Поэтому прошу – найди все это долбаное барахло. Только там же, где его схоронили, – там и уничтожь. Пусти по ветру. Не смотри, что там, ни о чем не думай. Запали все к поганой матери! Пускай МГБ вместе с Берией зубами щелкают, как собаки голодные! Эти сволочи еще обломают о Жукова свои гнилые клыки! – Маршал, на какой-то миг повысив тон, снова заговорил ровно: – Личная просьба, майор. Не думаю, что тебе, фронтовику, захочется играть на стороне подонков и изменников Родины из МГБ.
– Изменников?
– Рано или поздно это докажут, майор. Не я, так другие. Они хотят народ-победитель сделать стадом. Выходит, это измена и есть. И хватит, я все сказал. Получится – буду благодарен, сам понимаешь. Только еще раз тебе скажу – не ради Жукова старайся, ради людей.
– Я понял, товарищ маршал.
– Помогать открыто, прямо, людьми или чем еще, я тебе не могу, сам понять должен. Но если что-то смогу для тебя сделать сейчас – говори. У нас мало времени осталось.
Решение пришло, когда Жуков еще только начал говорить.
– Можете, товарищ маршал. Но не мне.
Пашка Соболь.
– Кому? Почему не тебе?
– Это нужно для дела, товарищ маршал. Думаю, вашего вмешательства будет достаточно.
Чтобы изложить суть вопроса и рассказать о старшем лейтенанте Павле Соболе, хватило минуты. Может быть, даже меньше: оказывается, слишком часто думал о своем бывшем взводном Гонта, нужные слова сами складывались.
Жуков выслушал.
Коротко ответил.
И потом связь прекратилась.
Берлин, район Карсхорст, штаб Советской военной администрации в Германии (СВАГ)
Он вернулся, чтобы сдать дела.
Кратковременная остановка в Киеве вряд ли могла вызвать подозрения Хозяина. Правда, оставался еще Берия, но что-то подсказывало Жукову: товарищ Сталин окоротил его. Вряд ли надолго, учитывая новое назначение, полученное Лаврентием Павловичем меньше недели назад и значительно расширяющее его полномочия.
Берия наверняка не оставит его в покое. На этот счет Георгий Константинович иллюзий не питал. Пусть в Москву маршала отзывают по приказу самого Сталина, а значит, он понадобился Хозяину рядом, в пределах досягаемости. Шесть последних лет Жуков общался с руководителем страны чуть ли не ежедневно, если не лично, то по телефону – уж точно. Поэтому маршал приобрел достаточно опыта, чтобы прийти к выводу: близость к вождю отнюдь не делала неприкосновенным ни его самого, ни большинство других приближенных.