— Ну… вам как выдавать, по одному или всем сразу?…
— Взять его живым!.. — проревел Моолнар.
Отчаявшись захватить неподатливого врага умением, Ревнители Благолепия решили взять количеством. В конце концов, что им было терять?… Вне всякого сомнения, упусти они Леннара в ТАКОЙ благоприятной для себя ситуации, всех их ждало незавидное будущее. Так что они ринулись на Леннара всей толпой, и ему оставалось только бить, потому что промахнуться было невозможно. Взвился фонтан крови, когда он снес голову первому же оказавшемуся от него на доступном для атаки расстоянии, второй попал под колющий удар и успел в последнее мгновение отразить смертельный выпад… а потом сразу две сабли обрушились на Леннара, и он отступил к самой стене.
Его собственная сабля, жалкая, зазубренная, на треть обломанная, подрагивала в руке.
— ВЗЯТЬ!!!
…Теперь, конечно, взяли. Отбросив уже непригодный для схватки, изуродованный и разбалансированный клинок, Леннар обзавелся ножом питтаку, исконным оружием Ревнителей, сорванным с пояса одного из громоздящихся у ног убитых храмовников. Он успел располосовать горло еще одному противнику и даже ранить Моолнара, который наконец-то бросился на подмогу своим людям. Леннара свалили с ног, принялись топтать, перевернули, крепко стягивая руки за спиной поясом одного из убитых. Приблизившийся Моолнар взял из рук Субревнителя факел и поднес к лицу лежавшего на полу человека — самого страшного противника, которого когда-либо имел Храм за многие столетия своей древней, богато разветвленной, изобилующей войнами и ересями истории.
— Леннар, великий предводитель Обращенных… — вымолвил Моолнар задумчиво, и быстрая торжествующая улыбка осветила его лицо, полускрытое маской ночного видения. — Ты дорогой гость Храма. Самый дорогой. Не припомню, чтобы чья-то жизнь стоила нам так дорого. Годы войны, горы убитых. Такого гостя Храм сумеет встретить достойно. И сумеет достойно ПРОВОДИТЬ.
Леннар ничего не ответил. Одной рукой брат Моолнар сорвал полумаску с лица побежденного врага, а второй поднес факел так близко к глазам Леннара, что стали потрескивать волосы. Непокорная мальчишеская прядь, свесившаяся на лоб, затрещала и съежилась.
— Хочу тебя запомнить ТАКИМ, какой ты сейчас, — пояснил Моолнар, хотя никто ни о чем его не спрашивал. — Потому что вскоре ты ОЧЕНЬ ИЗМЕНИШЬСЯ.
— А что делать с этим? — спросил один из Ревнителей, подталкивая к стене связанного Лайбо. — Прирезать, как свинью?
— Ни в коем случае! Беречь их! Чтобы ни один волосок не упал!.. Не дышать над ними!.. Как приведем в узилище Храма — смыть с них кровь, дать обильно еды и питья, чтобы ни в чем не нуждались… — Глаза брата Моолнара угрожающе сощурились и вспыхнули. — До самого аутодафе!!! — Он будто в предвкушении облизнул губы и зловеще прошептал: — О-о, это будет особое аутодафе, совершенно особое…
— Позволь только, я вырежу язык этому, брат Моолнар, — выговорил Субревнитель, выразительно глядя на Лайбо, — а то слишком злоречив и ядовит, и…
— Я все сказал, — коротко оборвал его глава отряда. — Все! Нужно доставить этих двоих в Храм. За телами наших братьев вернемся позже. Один должен остаться на карауле, чтобы здешние дикие псы…
— Будет исполнено, — последовал угрюмый, но четкий ответ.
Сражение было закончено. Самый упорный противник, какого только имел Храм за свою тысячелетнюю историю, был в его руках.
…Караал не солгал.
Вскоре Леннар и Лайбо были водворены в самую охраняемую, самую глубокую, самую надежную подземную камеру узилища в ланкарнакском Храме. У Леннара даже не отобрали полант, прибор связи, просто сняли с головы и брезгливо швырнули в дальний угол тюремной камеры. Достать его оттуда, чтобы, к примеру, связаться с Академией, — было невозможно: камера разгорожена решетками, до лежащего у стены прибора связи не дотянуться…
Распоряжение брата Моолнара было выполнено (с согласия Стерегущего Скверну): их прекрасно накормили и напоили — не развязывая рук, — смыли с тел кровь и пот, обработали раны и наложили на них повязки. Впрочем, и Лайбо и Леннар слабо чувствовали ход времени и то, что с ними делают по мере истечения этого времени.
Они предпочитали не разговаривать ни друг с другом, ни тем паче с заботливыми тюремщиками. О чем?… И так ясно, что миссия безнадежно провалена, Бреник, Инара и Кван О погибли, а то, КАК о них заботятся сейчас, сдувая пылинки и кормя превосходной пищей, — суть грозное преддверие страшной кары, которая уготована обоим. Стерегущий Скверну, который долгие годы мечтал встретиться с Леннаром и показать ему всю глубину своей ненависти, даже НЕ СПУСТИЛСЯ к ним. Наверное, еще не время. Боги, что же будет, когда это время придет?…
Леннар не сомневался, что Храм готовит ему какую-то особую муку. Не распаленные ненавистью Ревнители, не Стерегущий Скверну с пылающим злобой взором — не они обрекут его на позорную смерть. Наверное, храмовники предпочитали свершить отмщение с холодными головами, с трезвым, не замутненным бешеными страстями рассудком. Кара за преступления против Храма должна выглядеть как промысел богов, и храмовники конечно же понимают это. Нет, не они!.. Не они обрушат кару на голову предводителя Обращенных! Сами БОГИ накажут этого мятежника, еретика, подлого святотатца, дерзнувшего потрясти столпы Благолепия и едва не разрушившего их! Но еще есть время все исправить!..
— Еще есть время, — повторял в своих покоях бледный, торжествующий Омм-Гаар, сжимая и разжимая мощные кулаки, — еще есть время, и, клянусь пресветлым Ааааму, это будет сокрушительное возмездие!!!
К Гаару явился служитель Караал и спросил, отчего Стерегущий Скверну таит плененного главу мятежников в каменном мешке узилища? Караал считал необходимым, чтобы Леннара узрела Аллианн. Дескать, необходимо, чтобы Пресветлая проникла своим всевидящим взглядом в черную душу того, кто смутил умы сирых и бедных, сбил с пути Благолепия столь многих; богиня должна знать в лицо того, кто увлек за собою во тьму неверия тысячи заблудших, родившихся под сенью светоносного Ааааму. Долго, темно и неясно говорил Караал, настаивая на том, чтобы Леннара привели пред очи Аллианн, и что лично он, брат Караал, как служитель богини и тот, кто разбудил ее, требует, чтобы это произошло немедленно.
— Нет, — величаво ответил Омм-Гаар, — не пристало Пресветлой касаться его взглядом прежде, чем он окажется под смертной мукой, а потом и в огне гибельном, неизбывном!.. Я даже Верховному предстоятелю не сообщил о нашей победе… о поимке главного мятежника… не время!..
Говоря это, грозен и величествен казался Стерегущий Скверну. Не могло возникнуть и тени сомнения в том, что он будет твердо стоять на своем решении. И не возьмет своего слова назад.
Караал побледнел и выбежал вон, чуть пошатываясь. В своей келье он обрушился на ложе, зарыв лицо в сложенные ладони, и долгое время лежал неподвижно. Потом встал и, переставляя одеревеневшие ноги, отодвинул одну из плит пола. Под ней был тайник. Оттуда Караал вытянул книгу в переплете из грубой бычьей кожи, с черным тиснением. Открыл. Нескольких страниц в книге не хватало, они были вырваны, что называется, с мясом.