Так начался век восемнадцатый!
«Опыт — лучший учитель!»
Вечная истина на вечной латыни
Чудом уцелел маеор шотландский МакКорин под Нарвой, когда кубарем покатилась конница поместная от железных эскадронов Карла. Опомниться не дали шведы, одним ударом рассекли всех и погнали. Дуглас сперва вертелся на коне, остановить своих драгун пытался. Да куда там! Сам командир полка Шневец бежал без оглядки. Шотландца поток людской и конский уволок за собой. Сколько потонуло при переправе через Нарову и не счесть.
На тот берег МакКорин выбрался весь мокрый. Если б не голштинец-конь мощный, кормить бы ему угрей на дне реки. Потрепал Зигфрида по гриве спутанной, расцеловал друга в губы шелковые и повел за собой в лесок ближайший. Поплутал слегка, пока мызу нашел не дотла выжженную, обсушился, коню любимому овса рассыпанного нашел, себе курицу выловил, общипал кое-как, да на вертел. Поужинал и спать завалился. Для солдата главное — желудок набить и поспать. Если кто чужой пожалует — конь почует и разбудит осторожно. А пистолеты завсегда под рукой.
По утру встал, снежком протерся, и в путь. К Нарве подъехал, увидал, что баталия закончена, присвистнул тихо:
— Конфуз получился! Ну да с таким воинством другое было бы удивительным. — Развернул коня и потрусил в сторону Новгорода.
Петр влетел на постоялый двор под самым Новгородом. За ним Меньшиков, Шереметев, Головин, преображенцы, человек двадцать. Все конные. С коня спрыгнул злой, швырнул поводья так что жеребец испуганно шарахнулся. В корчму ввалился. В горнице пусто было. Хозяин испуганно к стене прижался. На дальней лавке спал кто-то. Из-за стола не видно. Лишь ноги торчали в ботфортах грязных.
— Еды неси, черт бородатый, и выпивки! Живо! — хозяину бросил. Тот засуетился, побежал куда-то.
— А это еще, что за черт разлегся? — ботфорты заметил торчащие. Метнулся в угол.
— Стой, где стоишь! — прямо в грудь царю смотрело дуло пистолета огромного. Его владелец медленно садился. Лица не видать было. Шляпа на глаза глубоко надвинута. Петр замер. Вдруг пистолет исчез, незнакомец быстро поднялся и поклонился, срывая шляпу:
— Сэр! — перед царем стоял МакКорин. Улыбался. — Рад видеть вас в здравии, сэр!
— Черт! — Петр мотнул головой, испуг первый отгоняя. — Вот, черт! Напугал таки царя своего! — Подошел ближе. Обнял. По спине постучал. — Чертушка! Маеор, ты откуда здесь взялся? Чуть не пристрелил!
— Чуть не считается, сэр! Если б хотел, значит, пристрелил бы, а зачем мне в своего царя стрелять. Кто мне будет жалование платить? — Дуглас, как всегда хотел пуститься в логическое повествование о роли жалования в его воинской службе.
— Подожди ты с жалованием! — царь раздраженно махнул рукой. — Садись на лавку. Вечерять будем. Эй, где вы там все запропастились?
В избе только-только появились Меньшиков и Головин, Шереметев где-то замешкался. Царь на пол епанчу с плеч сбросил, туда же шляпу зашвырнул.
— Вона — на Дугласа показал, — знакомца старого встретил. Слыхал, маеор, какой конфуз под Нарвой приключился?
— Не только слыхал, а сам участвовал! — ответил Дуглас, плотоядно на стол поглядывая. Откуда-то из под руки возникали закуски разные, хлеб, разносолы, пироги с рыбой, водка, кружки глиняные. — А что с того-то?
— Как что? Армию угробили! Вон Репнин с ног сбивается. Ищет воинство разбежавшееся.
— Так это разве армия была? — шотландец невозмутимо потянул к себе кусок пирога.
— А что по твоему? — взглядом впился.
— Правду, хотите, сэр? — Дуглас рот открыл пошире намереваюсь половину куска сразу в утробу переправить. Петр кулаком громыхнул по столу:
— Хочу!
МакКорин глянул на царя внимательно, рот закрыл с сожалением. Пирог так и остался в руке занесенной:
— То не армия была. Армию строить надобно. А это сброд был!
— Неправда, — Меньшиков вмешался гневно, — врешь, собака! А как полки стояли Преображенский с Семеновским? Как в землю вросшие! — Царь руку поднял: «Замолчи, мол!» и бросил коротко:
— Продолжай, маеор!
— Два полка — это не армия. А постыдного в конфузе ничего не вижу. Вы же русские сами говорите: «За одного битого, двух не битых дают». Сегодня Карл оказался лучше нас, значит поделом досталось! И мудрено было бы если б вдруг виктория с нами приключилась. Кто на такой фронт длинный армию растягивает? А? При Флерю мы тоже вот так растянули свои порядки, что фланги друг друга не видели. А герцог Люксембургский нас рассек пополам и дал жару. И доблестные шведские полки, в которых я имел честь тогда состоять, разбежались. Как ваши конюхи под Нарвой. — завершил свою речь шотландец и ухватился крепкими зубами за пирог.
— Да подожди ты со своим Флерю! Ты ничего постыдного в конфузе не видишь? — царь не отводил взгляда. Правда, уже не бешено смотрел, а внимательно.
МакКорин помотал головой молча, пирог проглатывал. Потом ответил:
— Конечно, нет, сэр! То была ошибка, а не конфуз. Ну случилось ретироваться, что с того? Шведы вояки знатные. Еще со времен их Густава Адольфа они и поляков били, и немцев разных. Ну и нас с вами побили давеча. Армию надобно строить, кавалерию, пушки нужны новые. А не то старье, что под Нарвой собрали. Курицам на смех. Ядер нет, булыжниками заряжали. — глянул насмешливо, — Много камнями навоюете, сэр? — и шотландец засунул вторую половину пирога в рот.
— Ну а ты-то? Что делал под Нарвой? — Меньшиков встрял неугомонный.
— Я то?
— Ты, ты!
— Я в полку драгунском сэра Шневица состоял. Хороший командир, только не в конном строю. Когда атака шведская приключилась надо было всех драгун наших поплотнее поставить, а он стрелять приказал. Много ли с коня настреляешь? Вон у шведов вовсе оружие только холодное. Они скоростью берут. Силой удара. Видали, как шведский эскадрон строится?
— Как? — Петр склонился к нему.
— Плугом. — Руки клином сложил на столе. Показал. — И каждый всадник за коленом другого стоит. Не разорвать! И строятся они в три шеренги. Не более. Мешкотно иначе. Неповоротливо.
— Федор Алексеевич! — к Головину повернулся. — Пиши указ!
— Князю Борису Алексеевичу Голицыну, воеводе казанскому и астраханскому. Прибрать в службу детей боярских и недорослей и казачьих и стрелецких детей же и братьев и племянников и захребетников (бездомных и безземельных) и из иных чинов и из наемных работных людей, опричь московских стрельцов, чтобы добры были и к службе годны: лет 17–30, или малым чем больше 30, а ниже 15 лет чтоб не было. Им дано будет Его Величества Государя, жалование против Московских солдатских полков, денег на год всего по 11 рублей человеку, да хлеба по тому же, как Московским полкам.
А помимо того велю взять рекрутов: с каждых 50 дворов — одного пешего, а со 150 — двух конных. С монастырей и с церквей, где дворы имеются крестьянские тако же. С тех дворян, что не в военной службе состоят, а при воеводствах, на приказах, с отставных, с 30 дворов по человеку. А буде у кого указное число не достанет, с тех денег имать по 11 рублей за человека.