— Мой папа тоже никогда не боялся. Он с улыбкой садился в самолет и радовался, что летит. Говорил, что в полете чувствует себя необыкновенно.

Мне хотелось поговорить о чем-нибудь другом. Я не люблю говорить о мертвых, поэтому перебила Геральда:

— Кон еще спит. Может, его разбудить?

Геральд и слышать не хотел о Коне, гнул свое.

— Наверное, мой папа скоро вернется. Когда горит самолет, от него находят одни обломки. Может, это ошибка.

Может, отец не летал в тот день, летал кто-то другой, и он теперь мертв, а мой папа…

Подобной глупости я давно не слыхала.

— Почему же тогда твой папа не напишет, что он жив и здоров?

— Но он же не может написать! Он ведь бомбил Англию.

Англичане берут немцев в плен, и пленные не могут писать!

— Сперва ты говоришь, что он не летал в тот день, а летал другой, потом — что летал и попал в плен. Чему же верить?

Геральд пожал плечами.

— Ну не может же он просто так исчезнуть! Раз — и нет!

Мне вспомнился Шурли Бергер из нашего дома. Тот тоже не верил похоронке, не верил, что его отец погиб. И как я ему ни втолковывала, ничего нельзя было поделать. Я успокоила Геральда:

— Все может быть. Вдруг твой отец пошел в Сопротивление и сейчас борется против нацистов!

Эта мысль понравилась Геральду. И он пообещал мне: когда отец вернется из Сопротивления, они в саду устроят необыкновенный праздник. На деревьях развесят разноцветные фонарики. Будет много тортов, пирожных и клубничного сока. Он пригласит сотню ребят. А его папа будет ходить по саду на ходулях.

— А где твой отец возьмет торты, сок и фонарики?

— Ну, это пустяки для моего папы. У него такие связи! Один его друг — гауляйтер Зальцбурга. А моя бабушка, папина мама, знает самого Геринга и других больших начальников. Уж они-то достанут нам фонарики!

Я встала со ступеньки и постучала в дверь, чтобы разбудить Кона. Не хотелось мне больше говорить о мертвом отце. Не хватало терпения выслушивать глупости: борец Сопротивления и друг гауляйтера достает фонарики у Геринга… С ума можно сойти!

— Пойду поговорю с Коном. А что ты будешь делать?

Геральд понял, что мне не хотелось быть с ним. Он сорвал еще несколько травинок, сунул одну в рот, встал и медленно пошел к дому. Я смотрела на него, потом посмотрела на дом. Увидела, как из двери вышли Архангел с Ангелом. Защиты у майора они не нашли.

Теперь им не надо было выходить на улицу, чтобы пройти к себе. Солдаты недавно повалили их забор. Архангел стала перелезать через колючую проволоку, да неудачно. Одна из ее длинных юбок зацепилась. Архангел упала.

Кон наконец-то проснулся. Открыл кухонную дверь. Весь заспанный, появился на пороге.

Архангел тем временем, совсем запутавшись в проволоке, стонала. Ангел рядом тоже стонала и помогала матери освободить ее юбки.

Кон, прислушавшись, спросил меня:

— Что случилось, фрау? — и вернулся на кухню взять очки. Я видела, как он шарил руками по столу, пока между салом, табаком и газетой не нашел их. Надев очки, Кон вернулся на крыльцо. Только тогда он заметил запутавшуюся соседку.

— Бедная женщина! Бедная женщина! — пожалел он Архангела и побежал к ней на помощь.

Был Кон босиком, в одних нижних кальсонах. Он попытался успокоить Архангела и помочь ей выбраться из проволоки.

Но эта корова — Архангел — уже не хотела выбираться из проволоки. Она уцепилась за сетку, подняла ее над собой и орала:

— Нет! Нет! Нет!

Кон недоуменно посмотрел на нее и перестал распутывать. Один палец у него кровоточил — видно, укололся о колючку. Кон сунул его в рот. А Архангел вопила:

— Нет! Нет! Пощадите!

Заревела и дочка.

Из дома выскочила госпожа фон Браун и кинулась к нам.

— Что с Вами? Что с Вами, госпожа Архангел? Вы ранены?

Она схватила сетку и приподняла Архангела. Та навалилась на госпожу фон Браун. Рев перешел в бормотание.

— Что случилось? — спросила меня фон Браун.

Я скорчила рожу.

— Она запуталась. Какая глупость!

Браун, все еще нечего не понимая, переспрашивала. Тут Архангел протянула дрожащую руку и показала на Кона.

— Этот! Напал на меня! Кинулся! Обезьяна! Я упала, он думал, я ничего не соображаю! Я беззащитная!

Почти голый, в одних кальсонах, Кон стоял рядом, согнувшись, будто хотел совсем исчезнуть.

— Неправда! — бормотал он. — Я хотел ей помочь!

— Помочь! — взвизгнула Архангел. — Он схватил меня за грудь, как дикий зверь. Жадными руками!

Кон недоуменно оглядел свои руки. Покачал головой.

— Она не в своем уме, — решила фон Браун и отошла от Архангела.

Архангел, потеряв равновесие, качнулась, но устояла. Оправила свои многочисленные юбки, схватила за руку Ангела.

— Идем, малышка! Идем от этих подлых людей! Это одна шайка.

А в спину госпоже фон Браун она прошипела:

— Предательница! Тьфу! Майорская подружка!

Они выбежали из нашего сада, на этот раз через ворота.

Госпожа фон Браун в ярости посмотрела им вслед, хотела что-то ответить, но, увидев входящего в калитку майора, тут же кокетливо поправила на лбу локон, как делала всегда при его появлении, и кинулась ему навстречу.

Я осталась с Коном.

— Идем, идем! — сказал он мне. — Надо варить завтрак, кормить солдат.

— Им сегодня не понадобится завтрак. Они только что заснули. Проснутся к обеду.

Кон покачал головой.

— Все равно надо варить!

На завтрак никто не пришел. Кон, сидя у большого котла с пахнущим супом кофе, помешивал его и грустно утешал меня:

— Махт никс, фрау!

Он имел в виду, конечно, не кофе, которого никто не хотел, а историю с Архангелом.

Я сидела рядом, макала хлебную корку в суп-кофе и сосала ее. Изредка говорила: «Махт никс, махт никс!» Хотя и знала, что есть чего, много есть чего! Мне хотелось сделать что-то хорошее, приятное Кону. Но ничего не приходило на ум, поэтому я и повторяла: «Махт никс, махт никс».

Нож в столе Пощечина Ведро мяса Альс под землей

Первый солдат появился в обед. Я все еще была у Кона и не собиралась домой. Мама раза два позвала меня, звала и сестра, но я не хотела идти к ним, видеть их укоризненные лица и злобные взгляды. И о Геральде я ничего хорошего не думала, потому что он один виноват в этой истории. А сделает вид, что я подговорила его украсть пистолет.