Я усмехнулся.
— За две секунды человек знаешь сколько пробежать может? Сажени четыре-пять. А ежели враг будет строй блюсти, да еще время на разнобой набросить, да на суету, что всегда в бою случается, почитай, одного залпа стрельцов лишили. Да какого — в самый упор.
Сын набычился.
— Пробовали мы — никак не получается еще одного залпа. И вообще, во Франции, чай, тоже не дураки, а поранее нас пикинерские роты убирать начали. И всех своих стрелков байонетами вооружать.
Я вздохнул.
— Ох, сын, на Европу-то смотреть надобно и переимать от них что полезное тож, но нешто русскому уму пристало просто так же делать, а не лучше?
Иван озадаченно посмотрел на меня. А я вытащил из ствола байонет, приставил его к нижней части ствола и выразительно посмотрел на сына.
— Ну нешто трудно тут было закрепить, а не в ствол втыкать? Все, о чем ты говорил, сполнено и стрельбе не мешает.
Сын долго, несколько минут, смотрел на эту конструкцию, а потом прошептал:
— Как просто… — и, вздохнув, понурился. — Нет, батюшка, мне тебя никогда не превзойти. Эвон ты как во всем, как это лучше сполнить, разглядеть умеешь.
А я испытал острый укол совести. Господи, ну ведь я не разглядел, а просто знал! Как же тяжко собственного ребенка обманывать… И не расскажешь ничего. Как говорят немцы — то, что знают двое, знает и свинья. Нельзя разрушать мифа, который работает на твою страну. Потому что этим ты сработаешь против нее. А если я кому-нибудь когда-нибудь скажу о том, кто я такой на самом деле, то рано или поздно все откроется. И тогда многое, если не все, — полетит кувырком. Поэтому я молчал, молчу и буду молчать…
Я встал, подошел к сыну и потрепал его по плечу:
— Ничего, Иван, и ты научишься. Главное — хотеть…
Ехавший впереди лейтенант кирасир внезапно натянул поводья коня и замер, прислушиваясь. Лорд Самуэль Висбю тоже остановился и нервно огляделся.
— Что?
Кирасир молча махнул рукой, тихо, мол… а потом быстрыми движениями выудил из седельных кобур два пистолета и со щелчками взвел курки, продолжая все так же напряженно вглядываться в лесную чащу, вплотную подступавшую к дороге. В этот момент у левой ноги сэра Самуэля бесшумно мелькнула какая-то тень. Он вздрогнул и выругался сквозь зубы. Опять этот монах с его привычкой передвигаться совершенно бесшумно. И когда успел слезть с коня? Тут кирасир внезапно вскинул руку с пистолетом и выстрелил куда-то в лес. Почти одновременно оттуда послышался ответный выстрел, и кирасир громко выругался, схватившись за правое плечо. Но разряженный пистолет, однако, не выронил, а перехватил левой рукой и быстро сунул в седельную кобуру, одновременно с этим шенкелями посылая коня вперед, в лес. Лорд Висбю испуганно оглянулся. Если это засада на него, то вот в этот момент он остался совершенно без охраны. А ну как с другой стороны дороги из чащи выскочит какой тать? Но двинуться за кирасиром он все-таки не решился. Выскочит, не выскочит — еще большой вопрос, а в лесу явно разгоралась схватка. Вон кирасир и из второго пистолета выстрелил…
Схватка закончилась быстро. Сэр Самуэль еще не успел и три раза вытереть выступивший на лбу пот, как двое его сопровождающих — кирасирский лейтенант с очень неудобоваримым славянским именем Евлампий и монах, представившийся при первой встрече иноком Парфеном, — показались из леса. Монах шел размеренным шагом, все с тем же обычным для него спокойным и даже отрешенным выражением лица, а на лице кирасира играла лихая улыбка. Поперек седла у него лежал какой-то полуржавый мушкет.
— Чухонцы! — сообщил он, как будто это слово могло хоть что-то пояснить сэру Самуэлю. — В Северную войну их тут татары да башкиры имали. Да не всех поимали. Кто в чаще сохранился, кто к карелам утек. А ныне вернулись и озоруют. Их тут немного осталось, тыщ тридцать. И большинство мирные. Но кое-кто злобится. Тут поселенцев-то по старым лопарским мызам да деревням селили. Так что некоторые вернулись, а дом-то и хозяйство — заняты уже. Кто мирно рядом отстроился да и живет, а кто обиду затаил и в шиши подался. Или вообще днем крестьянствуют, а ночами татьбу ведут. — Кирасир оглянулся и бросил взгляд на лесную чащу. — Но эти — не такие. Эти — чистые шиши. Эвон на них одежка какая — рвань одна. И посмотреть не на что. Токмо на бумагу годна. И эвон мушкет старый… А вот мундир мне порвали. А я токмо перед путешествием за него медью взял!
Лорд Висбю насторожился:
— Медью?
— Ну да, — добродушно кивнул кирасир. — Нам же ведь кажные два года новый мундир положен. А коль у тебя старый еще не заношен, так можно заместо его деньгами взять. Первые-то два все получают. Потому как за два года мундир точно заносишь. А вот когда у тебя один новый, чистый, а второй для работ всяких и не на службе носить, так новый за эти два года уже и не занашивается. Сукно-то на мундире доброе, толстое. А надеваешь его, токмо когда непременно при полной справе выглядеть должон — в караул там, либо на смотр, али на битву.
Сэр Самуэль торопливо извлек из седельной сумки небольшую книжицу, ухватил прикрепленный к ней тонким кожаным шнурком русский грифельный карандаш и попытался торопливо записать то, что ему только что рассказал кирасир. Он упорно изучал Россию. Потому что, похоже, именно этого от него и хотел этот тиран и всевластный владыка — русский царь Федор. Висбю старался замечать и фиксировать все, даже самые малейшие детали. Вот и здесь — отличный способ сократить расходы на армию. Если солдат за отведенный срок не занашивает мундир, значит, срок можно продлить!
Тот разговор в кабинете царя лорд Висбю запомнил накрепко. Все его прикидки и предположения оказались полной чушью. Нет, это явно был тиран, но отнюдь не варвар. Человек, сидевший перед ним, знал семь языков, читал «Новый органон» и лично спорил с самим Бэконом, знал Галилея, Декарта, дружил с Пьером Гассенди. И обладал безупречной логикой. Сэр Самуэль слушал, как русский царь, чей английский был несколько необычен, но вполне понятен, спокойным тоном по пунктам разбирал его меморандум, свободно цитируя не только труды отцов церкви, но и современных философов, а также Аристотеля, Платона и Геродота. Уже к середине их разговора лицо лорда Висбю залила краска стыда. Однако желание быть рядом с таким властителем, наоборот, стало почти нестерпимым. Когда царь наконец закончил, сэр Самуэль потратил пару минут на то, чтобы привести свои мысли в порядок, а затем осторожно начал:
— Ваша критика моего меморандума, ваше величество, абсолютно справедлива.
— Не величай, — сердито буркнул русский властитель.
Лорд Висбю озадаченно переспросил:
— Э-э-э, прошу простить, что?
— Нет у нас никаких величеств, — сурово пояснил царь. — Ни величеств, ни высочеств, ни сиятельств, и, даст бог, не будет. Так что говори просто — государь.
— Как пожелаете, сир… э-э-э, прошу прощения, государь! — Сэр Самуэль слегка сбился с мысли, но он был слишком опытным царедворцем, чтобы не суметь вновь собраться достаточно быстро. — Так вот, государь, я признаю, что мой меморандум — неверен, более того, местами даже глуп… — Англичанин заметил, как во взгляде русского тирана появилась заинтересованность, и немного воодушевился. — Основной причиной сих недостатков я вижу то, что я действительно, вы абсолютно правы, не знаю вашу страну и ваш народ. Но я готов устранить этот недостаток. Если вы повелите, я немедленно отправлюсь в путешествие по вашей стране, дабы как следует изучить ее, узнать, чем и как живет народ, в чем его сила, в чем слабость, где есть какие недостатки и как их можно исправить. — Лорд Висбю сделал короткую паузу и, заметив, что его царственный собеседник выглядит уже менее сердито, поспешно продолжил: — Ведь согласитесь, ва… э-э-э, государь, что иной раз взгляд со стороны, взгляд человека, способного к глубокому анализу и прибывшего из-за пределов вашего государства, то есть как бы из чужой культуры и с иным жизненным опытом, бывает очень полезен.