– Да ничем, – вздохнула Тамара. – Наташка моталась туда-сюда, дома ей не жилось… Всем рассказывала, будто я ее выгоняю, но не было этого! – Поглядев в угол, где висела какая-то темная, затянутая паутиной доска, женщина перекрестилась. – Не было! Пусть бы жила, мне жалко, что ли? То у одних соседей поживет, то у других, то к Ивану в Дятловичи сунется, но там мать строгая была, сперва, говорит, поженитесь, потом живите. И она права была! Наташка ведь безголовая, хотя и поступила в Минске в институт… Этот-то ум, из книжек который, у нее есть, а вот настоящего, бабьего – ни капли. Уехала в свой Минск после школы, как не было никакой любви. Иван тоже тут перестал появляться. Марьянка замуж выскочила, нашла дурня, рабочую скотину, какого ей и надо было. Потом мы узнали, что Иван болеет сильно, что в Гродно его увезли. Вот он перед отъездом и написал, из дома, сюда. Я письмо распечатала правда, но ей сразу переслала, чтобы она знала, где он лежит. А ездила она к нему в Гродно или нет – я не знаю. Знаете, она какая – с глаз долой, из сердца – вон!
И хотя словам мачехи, никогда не ладившей с падчерицей, отнявшей у нее родовой дом, верить было особенно нельзя, Александра почувствовала, что хозяйка говорит искренне. Тамара теперь казалась совершенно оправившейся от недавнего хмеля. Она смущенно оглядела свое ситцевое платье, измятое, несвежее, и даже инстинктивно обмахнула его на груди, словно могла стереть жестом пятна.
– Дел по горло, прибраться некогда, – сквозь зубы произнесла она. – Озвереешь среди этих пентюхов деревенских, сама ходишь, как свинья… Приличный человек зайдет, уже не помнишь, как с ним говорить. Вы откуда? Из Минска, значит? А я из Гомеля. Меня еще за то невзлюбили, что я не местная, не своя. У них чужой – значит, плохой!
– Я из Москвы, – призналась Александра, чем вызвала уважительный негромкий возглас.
– Ну, так садитесь с нами закусить, я сейчас на стол соберу! – пригласила Тамара. – Моего мужика ушлем куда-нибудь, если он вас стеснит, зачем он нужен, только дрова колоть… Пусть к дружкам своим идет.
Александра отказалась от приглашения, ответив, что уже успела поужинать. Тамара понимающе усмехнулась, многозначительно щуря глаза, когда-то, видимо, очень выразительные, а сейчас покрасневшие:
– Брезгуете… Наслушались про меня. А я, если вам интересно знать, ничем не пьянее и не грязнее их всех живу. Просто деньгами не интересуюсь, не то что эти крохоборы. Копейку заработают, и сядут на нее, и зубами щелкают, озираются – как бы кто не утащил! Ночью вскочат, проверяют – тут она, копейка их?! А я спокойно живу, чужого не беру, свое трачу, как хочу. Меня еще за это и не любят!
– Тома! – уже совсем жалобно раздалось из комнаты.
– Да иду! – с досадой ответила Тамара и махнула в сторону Александры: – Не хотите с нами сесть – идите себе, у меня тоже дела найдутся. Кажется, свой дом имею тоже, хозяйство…
«Она обиделась, – поняла Александра, выйдя со двора и аккуратно прикрыв за собой калитку. – Ну, и ладно, что теперь делать. Не выпивать же мне с ними, чтобы завязать дружбу!» Брак со вторым мужем, даже не пытавшимся побороть свою болезненную страсть к алкоголю, привил женщине острую ненависть к застольям любого рода.
На улице было пустынно. Где-то вдали, за забором, лаяла собака, лениво, не торопясь, словно выполняя надоевший ритуал. Серп луны в потемневшем небе сделался ярче. Закат еще дотлевал, далеко, за черным лесом, закрывавшим весь горизонт. В этом гаснущем румянце было нечто зловещее, как в остывающей луже крови. Теплый неподвижный воздух крепко пах дымом – тут и там топились бани. В садах слышались голоса – местные жители делали последние приготовления к выходным. Неожиданно высоким, радостным голосом прокричала что-то девушка, ей ответил такой же юный, веселый голос.
«Вот и Наталья когда-то перекрикивалась здесь с подругами, возвращаясь с танцев, в пятницу вечером. Ее провожал Иван, парень из соседней деревни. В Ивана была тайно влюблена ее лучшая подруга, но Наталья знать этого не желала. Значит, она была очень счастлива, несмотря на то, что потеряла отцовский дом и мыкалась по чужим углам. Вся жизнь была впереди. Она на многое надеялась, готовилась поступать в институт. И вот, ее парня нет в живых… Подруга вышла замуж. А сама Наталья четыре месяца, как бесследно пропала. То, что есть – это такие странные, затертые следы… Две тени ночью на вокзале в Лунинце. Два голоса в Питере, на лестничной площадке. Она или не она? И кто был с ней?»
В сумке зазвонил телефон.
– Как хорошо, что вы перезвонили! – воскликнула Александра, услышав в трубке голос Павла. – У меня новости.
Она торопливо, пытаясь не вдаваться в лишние подробности, рассказала обо всем, что удалось узнать от Марьяны. Павел слушал, не перебивая, и даже когда она закончила рассказ, не задал ни одного вопроса. Александра разочарованно протянула:
– Вы поняли, что я пыталась до вас донести? Те двое, в Питере, они могли быть…
– Да, понял, – суховато, как показалось женщине, ответил Павел. – Вас навели на эту мысль близкие даты. Мне это не кажется достаточным основанием соотносить этих людей.
– Но не только даты! – возразила Александра, обескураженная его реакцией. – Наталья имеет прямую связь с запасниками музея в Пинске, где ваш друг видел единорогов. Те двое, в Питере, говорили о пропавшем единороге. Это ваше собственное утверждение!
– А вот это уже более существенно… – признал Павел. – Но все же вилами по воде писано. Так или иначе, нам это ничего не дает.
– Я не согласна! – все с большим возмущением отвечала художница. – Мы уже точно знаем, что на след гобеленов нас может вывести эта девушка, и уже почти можем утверждать, что она появлялась в Питере, в квартире вашего друга. Больше скажу – мое мнение таково, что нам не надо искать Наталью самостоятельно, пора привлечь к этому вашу питерскую полицию. Во-первых, если Наталье в связи со всем этим делом грозит опасность, мы можем найти ее слишком поздно. Не забывайте о ее спутнике, мы понятия не имеем, какова его роль. Во-вторых, наши с вами возможности очень ограничены. Мы просто не справимся с поисками.
– В-третьих, – перебил мужчина, – если мы привлечем к делу полицию, о гобеленах придется забыть. Нам их тогда никогда не заполучить. И потом, к чему ее привлекать, эту полицию? Чтобы Наталью нашли и радостно повесили на нее убийство Игоря? В то время как стрелять мог кто угодно, даже сам Игорь?
– А почему вы так уверены, что он сделал это сам?
– Я ни в чем не уверен. Но при особых обстоятельствах на самоубийство способен любой человек, а тут сплошные особые обстоятельства. Я знал его много лет! – напомнил Павел. – Не могу сказать, что Игорь был кристально честным человеком. В нашем деле с честностью с голоду можно умереть. Или просто сожрут. Но на прямое воровство он никогда не шел. По-настоящему с грязными и опасными комбинациями не связывался. И вдруг эта поездка в Пинск, после которой он погибает. Обольщенная девушка, как в сентиментальных романах… Никогда с ним таких некрасивых историй не было. Съемки в хранилище и черт знает что еще! Пропавший единорог, о котором говорили те двое, на лестнице. Пропавший!