Помедлив, молодая женщина пожала плечами.
– Как хотите, дело ваше… Он выезжает через полчаса.
…Позавтракав в обществе молчаливого, мрачноватого на вид мужчины, почти не обратившего на нее внимания, простившись со старухой и хозяйкой дома, Александра уселась на пассажирское сиденье старой белой «газели», уже стоявшей наготове за воротами. Муж Марьяны был настолько же молчалив, насколько она словоохотлива, и белобрыс настолько, насколько она черна и смугла. У него даже ресницы были белые, как у альбиноса. За все недолгое время пути по проселочным дорогам он едва произнес несколько слов. Александра попросила высадить ее возле станции. Конверт с адресом хранился у нее в кармане сумки, но показывать его мужу Марьяны ей не хотелось. «Ни к чему ей знать, что я собираюсь навестить семью парня, в которого она была влюблена… Пусть думает, что я от нечего делать осматриваю достопримечательности!»
Для подобной скрытности не было особенных причин, но Александра ловила себя на том, что начинает опасаться произнести лишнее слово. Дело казалось ей все более опасным, то же самое чувствовал, вероятно, и Павел, упорно и безуспешно уговаривавший ее все бросить и вернуться.
– Вот вокзал! – отрывисто бросил мужчина, останавливая «газель» на задах длинного одноэтажного дощатого здания, похожего на сарай, выкрашенного светло-синей краской. Александра поблагодарила, муж Марьяны что-то буркнул, застенчиво глядя в сторону тусклыми, бесцветными глазами, и уехал.
Это была настоящая деревня. Лунинец казался по сравнению с Дятловичами крупным культурным центром. Александра, оглядываясь, видела только частные дома, деревянные или кирпичные, редко – в два этажа. По большей части, тут были одноэтажные домики с мезонином.
Мимо шли две пожилые женщины, типичные деревенские жительницы: коренастые, загорелые, с сильными плечами и крепкими ногами, мелькавшими из-под мешковатых юбок. Увидев незнакомку, они дружно, как по команде, повернулись к ней, не прекращая своего разговора. Александра подошла к ним и показала конверт с адресом.
– О, так это вам Клепчу надо… – закивала одна. – Вам которого, старого или молодого?
– Молодой весной на заработки уехал, – добавила ее подруга.
– Мне можно любого… – ответила Александра.
– Ну, так идите вот по этой улице, все прямо, пока не увидите кирпичный дом с красными воротами. Это и будут Клепчи.
– Только их сейчас никого, кроме старухи, нет, – вновь уточнила вторая сельская жительница. – Старый поехал на автобазу, я его видела. А сама – дома, она всегда при скотине.
– А куда ей от нее деться? – резонно заметила первая женщина. – Дети разлетелись по городам, а одной с таким хозяйством не справиться. Хоть разорвись… Бьется, а резать до осени скотину не хотят, денег жалеют.
– Да брось ты, что чужие деньги считать! – остановила ее подруга.
Александра с удовольствием выслушала бы и другие подробности из жизни Клепчей, но подруги, видимо, спохватились, что откровенничают перед чужаком. Разом умолкнув, они степенно пошли прочь.
Последовав их совету, художница быстро нашла нужный дом. За красными железными воротами слышался злой лай собаки, гремела цепь. Со двора крепко, удушливо пахло навозом. На воротах был привинчен электрический звонок. Надавив его, Александра принялась ждать.
Ожидание было недолгим. Спустя минуту собачий лай внезапно смолк, хотя цепь бряцала, не переставая. Раздался просительный тихий скулеж – невидимый пес к кому-то ласкался. А затем, под самыми воротами, послышался женский настороженный голос, спрашивавший, кто пришел.
– Простите, что беспокою… – Александра, всю дорогу придумывавшая повод, чтобы начать общение, так и не выработала тактики и решила действовать спонтанно, по наитию. – Я знакомая Наташи Зворунской. Ищу ее… Если можно, я хотела бы поговорить с вами минутку…
– Наташи?
Калитка, прорезанная в створке ворот, щелкнула и приоткрылась. На Александру смотрело полное, загорелое, непроницаемое лицо немолодой женщины. Голова была повязана белым платком. Руки женщина медленно вытирала длинным, висевшим до земли, испачканным передником. Она явно что-то обдумывала, меряя непрошеную гостью пытливым взглядом выцветших маленьких глаз.
– А почему вы сюда пришли? – спросила она, убедившись, вероятно, в том, что никогда Александру не встречала. – Она нам не родня.
– Да, я знаю… – Под этим пронизывающим взглядом художнице сделалось неуютно, но она продолжала приветливо улыбаться. – Я в курсе. Но дело в том, что я сейчас ищу возможности с ней увидеться и нигде не могу найти даже ее следов. Она мне срочно нужна, у меня для нее есть хорошая работа, по специальности.
– Да сюда-то, к нам, вы почему пришли? Кто вас сюда послал? – продолжала допытываться хозяйка.
Александра понимала, что ее визит очень не по нраву женщине. Щель в калитке не становилась шире. Во дворе слышалось глухое ворчание пса, встревоженного звуками незнакомого голоса. Решив использовать последний козырь, она протянула хозяйке конверт, который так и держала в руке. Та молча, с недоуменным видом, взяла его, но, едва бросив взгляд на почерк, содрогнулась всем телом. Ее глаза расширились, губы задрожали.
– Откуда это у вас? – шепотом спросила она.
– Мачеха Наташи дала, вчера. Я заходила туда… Иван писал на тот адрес… Так я узнала, где вас искать. Понимаете, никто, совершенно никто ничего не знает о Наташе, а ведь она пропала куда-то еще в конце марта. Меня это беспокоит…
– Заходите! – внезапно широко раскрыв калитку, женщина сделала торопливый приглашающий жест, попутно зорко оглядывая пустынную улицу. – Да не стойте столбом, идите во двор. Цыц, Серко!
Калитка захлопнулась, едва гостья ступила во двор, лязгнула задвижка. Александра огляделась. Двор был обширный, неуютный, замощенный старыми растрескавшимися кирпичами, черными от дождей и грязи. В одном углу виднелись черные, раскрытые настежь ворота хлева, откуда слышалось негромкое движение скотины и сильно пахло навозной жижей. В другом углу была выстроена приземистая баня, рядом, под навесом, хранились свежие, беленькие дрова, набитые тесно, под самую крышу. Возле дальней стены кирпичного одноэтажного дома был прикован на цепи беспородный огромный пес, со злой тупой мордой и крошечными раскосыми глазами, в которых горела ярость. Увидев Александру, он задохнулся, готовясь залаять, но хозяйка звонко шлепнула себя ладонью по бедру:
– Цыц, кому сказала! Идемте в дом, тут стоять нечего. Скотину я поила, да ладно… Подождет малость.
Александра, радуясь уже тому, что ее впустили, молча последовала за женщиной. Дом, куда она вошла, казался таким же большим и неуютным, как двор. Несмотря на то что день стоял теплый, здесь было прохладно. В «парадной» комнате, куда ее провели, Александра увидела полированную мебель восьмидесятых годов, пожелтевшую от осевшей пыли дорогую хрустальную люстру, нелепо торчавшую из центра низкого, бугристого от штукатурки потолка, вышитые крестиком многочисленные подушки на диване. Неизбежные ковры на стенах, а на коврах – увеличенные, отретушированные фотографии членов семьи. На одну из них, висевшую в самом центре, женщина указала гостье: