– Сделайте одолжение. – Шелленберг тут же оживился и напрягся.
Заметив это, Шепетов усмехнулся.
– Мне кажется, это не совсем то, что бы вы хотели услышать.
– А откуда вы знаете, что бы я хотел услышать?
– Ну что ж, извольте. Так вот! Наши руководители говорили о том, что Сталин готов принести в жертву двадцать или даже тридцать миллионов людей, лишь бы заставить противника глубже втянуться в пределы страны. Когда же наступательный порыв немцев в связи с этим постепенно выдохнется, то последние решающие битвы развернутся на избранных нами рубежах, в обстановке суровой зимы. Одно лишь обеспечение коммуникаций отвлечет значительную часть материальных ресурсов немцев, не говоря о том, что они будут весьма уязвимы для действий партизан. Есть приказ товарища Сталина при отступлении ни в коем случае не допускать, чтобы хоть одна фабрика, станок или даже бак с горючим попали в руки противника. И вот тут-то на немцев, упоенных успехами, ослабленных борьбой со стихией и нашими контрмерами, внезапно обрушится новое, хорошо организованное наступление… Ну что, генерал, будете и дальше вести со мной воспитательные беседы?
Шелленберг встал, поставил на стол бокал, начал ходить по кабинету, скрестив руки на груди. Сел за стол, нажал на кнопку звонка. Вошел оберштурмбаннфюрер Грейфе.
– Прикажите отвести пленного в его камеру.
Грейфе выглянул в приемную и жестом руки подозвал двух дебелых конвоиров-шарфюреров.
– Уведите пленного! – скомандовал Грейфе.
Генерал Шепетов поднялся, посмотрел в сторону Шелленберга. Их взгляды на какое-то время пересеклись. Оба, казалось, поняли друг друга окончательно. Затем Шепетов слегка кивнул головой, прощаясь, и твердым шагом вышел из кабинета бригаденфюрера. Когда за ним закрылась дверь, оберштурмбаннфюрер вопросительно посмотрел на своего начальника. Шелленберг еще некоторое время молчал, листая папку с делом Шепетова. Затем резко захлопнул ее и поднял глаза на начальника Восточного отдела.
– В концлагерь его. В Заксенхаузен! И никаких поблажек! Пусть там сгниет!
– Слушаюсь, господин бригаденфюрер.
В 1943 году Иван Михайлович Шепетов казнен фашистами за попытку побега из концлагеря.
Сентябрь 1943 года. Разведывательная школа абвера в Брайтенфурте, близ Вены, разместилась в средневековом замке. Канарис любил сюда приезжать. Здесь он не только избавлялся от берлинского глаза, но и отдыхал душой и телом.
Адмирал вместе со своим адъютантом сошел на землю по трапу и выслушал доклад встречавшего его прямо на взлетной полосе начальника школы в чине полковника сухопутных войск.
Выслушав доклад, Канарис приказал:
– Полковник, я хотел бы сразу осмотреть вашу школу.
– Может быть, сначала пообедаете и отдохнете, адмирал?
– Я прилетел сюда из Берлина не для того, чтобы отдыхать, полковник. Обстановка на Восточном фронте не располагает для отдыха. Необходимо форсировать подготовку диверсантов и в ближайшие недели включить выпускников школы в строй действующих разведывательных резидентур.
– Да, адмирал! – Начальник школы вытягивается по стойке «смирно». – Тогда прошу за мной.
Полковник ведет адмирала к зданию школы. По дороге им встречаются преподаватели и слушатели школы, мужчины и женщины, одетые в немецкую полевую форму. При виде высоких чинов все вытягиваются и отдают честь. Прошли через столовую, где готовился обед. Канарис лично продегустировал несколько блюд, поговорил с поварами. Пошли в казармы, на плац. Наконец, зашли в один из классов. На стенах его, помимо необходимой наглядной агитации, висели портреты вождей Третьего рейха, а также карикатуры на советских лидеров и социалистический строй.
Увидев вошедших, преподаватель скомандовал:
– Класс, встать! Смирно!
– Доложите состав и национальность обучающихся, – приказал Канарис преподавателю.
– В этой группе все офицеры Красной Армии, от лейтенанта до капитана. По национальности: два украинца, грузин, молдаванин, белорус, остальные русские.
– Комиссаров, коммунистов среди них нет?
– Никак нет, господин адмирал.
– Такой контингент у нас выделен в отдельную группу, господин адмирал, – резюмировал начальник школы.
– Очень хорошо!
Шеф абвера прошелся вдоль класса, внимательно вглядываясь в лицо каждого слушателя. Те стояли, не шелохнувшись, боясь лишний раз даже дохнуть. Канарис остановился рядом с одним из слушателей – выше среднего роста сухощавым, но широкоплечим блондином с зелеными глазами, благородными чертами лица и большим лоснящимся лбом, лет тридцати пяти. Канарис осматривал его с любопытством. Это был Таврин.
– Вы кто?
– Слушатель Политов, господин адмирал, – вытянулся в струнку Таврин. – Бывший капитан Красной Армии. Перешел на сторону Германии по идейным соображениям. Я – сын полковника российской императорской армии, расстрелянного большевиками в 1919 году.
– Когда он оказался в плену? – повернулся Канарис к начальнику школы.
Начальник школы открыл папку с личными делами слушателей, нашел нужное «дело».
– В мае 1942 года, господин адмирал.
Канарис оценивающе рассматривал Таврина около минуты и затем, не скрывая удивления, спросил:
– Почему же вы целый год сражались против армии фюрера, а не перешли на сторону вермахта сразу?
– Я не сразу попал на передовую, господин адмирал. Но в первом же бою я воспользовался благоприятными обстоятельствами и перешел линию фронта.
– Хорошо! – Канарис кивнул головой и похлопал Таврина по плечу. – Продолжайте занятие, капитан.
Адмирал покинул этот класс и сразу же направился в кабинет начальника школы. Идя по коридору, он пальцем поманил к себе полковника.
– Мне нужна характеристика на Политова.
Начальник школы на ходу открыл папку с досье.
– Агент Политов – капитан Красной Армии Таврин Петр Иванович. Характеризуется весьма положительно. Офицеры германской разведки особенно подчеркивают его инициативность, иезуитскую сноровку и прирожденный нюх провокатора. Окончил специальную разведывательную школу в Риге, откуда и переведен сюда. Сожительствует с Лидией Бобрик, обучавшейся в Риге же радистскому делу. Бобрик – личный агент бригаденфюрера СС Вальтера Шелленберга. На первом допросе после задержания он назвался начальником Туринской геолого-разведочной партии Петром Тавриным, 1909 года рождения, русским, уроженцем села Бобрик Нежинского района Черниговской области, призванным в армию в августе 1941 года, а в 42-м – ставшим кандидатом в члены ВКП(б). На самом деле это бывший инспектор Саратовского горсовета и вор-рецидивист Петр Иванович Шило. Впервые его арестовали в 1932 году, после того как проиграл в карты крупную сумму и возвратил долг похищенными деньгами. Перед войной за плечами было уже три судимости. Причем с интервалом в два года – 32-й, 34-й, 36-й годы. И три побега. Проживал под разными фамилиями на Украине, в Ташкенте, в Башкирии… Перед войной, работая заведующим нефтескладом на станции Аягуз Туркестано-Сибирской железной дороги, в очередной раз прихватил крупную сумму денег и бежал. По некоторым данным успел даже, опять же по подложным документам, устроиться следователем в прокуратуру г. Воронежа…