— Не надо петь? — удивился этому жесту рыжий. — А чего ж тогда? Ну-ка, глянь…
Он грохнул своим инструментом по стойке и извлек из поясной сумки несколько разноцветных тряпичных мячиков. Подкинул в воздух сразу два, потом еще два… Кай удивленно заморгал — мячики не падали на пол. Менестрель ловил их и подбрасывал снова, ловил и подбрасывал. Мячики образовали цветной круг, и круг вращался, подчиняясь почти неуловимым движениям рук рыжего, пока один из мячиков не отлетел вдруг в сторону. Менестрель сделал судорожную попытку поймать мячик… и упустил все остальные.
— А? — тем не менее с дурашливой гордостью осведомился он. — Как? Здорово?.. А чем еще может порадовать бедный менестрель такого красивого молодого господинчика? Нешто последние слухи желаете узнать? Эт-то запросто, — и рыжий заговорил, машинально перебирая струны: — Говорят, Красавчика сегодня ночью какие-то залетные душегубы причесали. Всю банду его прямо втоптали в мостовую! Правда, не сдох никто, но ближайшую неделю в этой части города спокойно будет. А сам Красавчик, говорят, из передряги невредимым выкрутился. Он такой, с него станется… И еще говорят, поклялся свирепо отомстить обидчикам. А чего ж — и отомстит. Ежели в городе не повстречает их, так еще где настигнет. У него-то, у Красавчика, и в здешних лесах дружки-товарищи есть… Пожалуйте, добрый молодой господин, за свежие новости еще кружечку. Ведь никто пока еще не знает, только я один знаю…
Кай снова посмотрел на Трури. Юноша нахмурился.
— Пожалуйста, — попросил мальчик. А сам подумал, что, если бы не перешибленный нос и не хриплый бас, этот рыжий менестрель был бы вылитым Корнелием. Чем-то родным до слез веяло от его беззаботной пьяной болтовни под перебор струн.
— Еще одну, — сказал Трури тавернщику.
— А вот толстая Стилка с улицы Трех Мерзлых Петухов, — выхлебав вторую кружку, бодро зарычал менестрель, — ну жена Лавы-травника, ну та самая, что в прошлом году с Гагой-булочником путалась, теперь, говорят, городских стражников полюбила. Которую ночь, говорят, ночует в караульной башне. Нарочно, говорят, день-деньской буянит, чтоб ее стража загребла. Колотит своего Лаву прямо на улице на глазах всего честного народа почем зря. А наши доблестные стражники… — Рыжий менестрель густо загоготал. — Наши стражники, говорят, когда в последний раз ее в караулку волочили, все советовали: ты, Стилка, дескать, не по носу благоверному стучи и не по шее, а рога ему лучше пообломай, а то он, дескать, в двери уже проходит только на четвереньках — рога мешают… Пожалуйте, добрый молодой господинчик, еще кружечку, я вам и не то расскажу…
— По-моему, достаточно, — сказал Трури.
Тут дверь распахнулась, и в таверну ввалилась компания каких-то ранних пьяниц. Рыжий менестрель, подхватив свой инструмент, бочком подскакал к ним, взлетел на скамью и проревел:
— Пей пиво! Пей! Пей! И бутылки об пол бей!
— А вот и музыка! — умилился один из выпивох. — Слышь ты, рыжий, сидай к нам. А ну хозяин, тащи за стол, чего у тебя там есть… И пива побольше!..
— И покрепче! — гулко поддакнул менестрель, пританцовывая на скамье.
* * *
В трапезной таверны было темновато — маленькие окна не пропускали достаточно света. Да еще казалось, что винный перегар, табачный дым и нечистое дыхание забулдыг давно образовали в помещении особую атмосферу, удушливо-сумрачную и зловонную. Потому на столы, занятые посетителями, Пузо ставил сальные свечи — толстенные, мутно-желтоватые, горевшие тусклым огоньком, зато нещадно чадившие.
— Искусство управления звуком, — объяснял Трури за завтраком, — начинается с умения слушать. Это как бой на мечах. Сначала учишься держать в руках клинок, а уж потом — наносить удары и парировать их.
Позади Кая скрипнула дверь. Выпустив из рук ложку, которой хлебал бульон, он дернулся, чтобы обернуться, но вовремя удержался.
— Один, — напрягшись, проговорил он. — Мужчина. Большой.
— Плохо, — сказал на это Трури.
Кай удивился. Неужели он не отличит стук шагов, который производит один человек, от стука шагов двоих или троих? Это же проще простого! Он все-таки оглянулся и увидел, как через порог переползал, пыхтя и едва держась на ногах, толстый мужичонка, волочащий на спине мертвецки пьяного собутыльника.
— Нечестно! — воскликнул мальчик.
— Почему? — удивился юноша. — Я на твоем месте с закрытыми глазами мог бы сказать, сколько лет каждому из этих двоих, во что они одеты и какого цвета у них волосы.
— Так то же ты… — вздохнул мальчик.
Он снова взялся за ложку, но уже через несколько глотков отложил ее. Вой и гомон, окрепшие в трапезной, раздражали его. Ему уже хотелось поскорее покинуть это место, поскорее выехать из города, чтобы продолжить путь к загадочным Туманным Болотам.
Сколькому еще предстоит научиться! Бездна потаенных знаний, только чуть приоткрывшаяся, ничуть не пугала его. Наоборот, он жаждал побыстрее окунуться в эту бездну. А потом, когда постигнет все, что знают болотники, перед ним ляжет дорога к Северной Крепости, дорога к рыцарским подвигам и ратной славе!
— А скоро Герб вернется? — спросил Кай.
— Ты спешишь? — услышал он голос старика рядом с собой и, вздрогнув, выронил ложку.
Трури расхохотался.
— А что? — с деланой обидой надул губы мальчик. — Вы же безо всякого шума передвигаетесь! Как я мог услышать, что Герб вошел в таверну?
— Услышать, правда, для тебя было бы трудновато, — проговорил старик, садясь за стол и кладя себе на колени небольшой мешок из плотной черной ткани. — Но увидеть — было бы легко. И для этого необязательно оборачиваться, — предупредил он неосознанное движение мальчика.
— Как это?
Старик указал кивком на свечу перед Каем. Скрипнула дверь, и тусклый огонек, дрогнув, выгнулся крохотным язычком.
— Посмотри, что делают они, чтобы узнать, кто вошел в таверну, — сказал Герб, повернувшись к компании, которая восторженными криками приветствовала очередного своего товарища. — Кто-то оборачивается к двери, кто-то орет на ухо тому, кто сидит рядом лицом ко входу, спрашивая; а кто-то делает и то, и другое одновременно. Ты не находишь это глупым?
Кай помедлил с ответом. Проще всего было бы сказать: да. Но мальчик вдруг задумался, а сам он не поступал ли так, как эти… за столом? Хотя вообще-то не всегда. Когда он жил в «Золотой кобыле», ему вовсе не обязательно было оглядывать двор, чтобы убедиться в том, что зловредный Сэм не встретится на пути. Жизнь забитого сироты-приблуды научила его замечать приметы, на которые не обращали внимания остальные. Правда, куда там было усвоенным им привычкам до сложной науки болотников. Когда он приоткрыл Гербу систему взаимоотношений с хозяйским сынком, тот прихлопнул мальчика по макушке, на которой топорщились давно не стриженные космы:
— Молодец. Трури говорил мне, что ты быстро схватываешь. Он уже объяснил тебе, что воин прежде всего должен уметь знать, что происходит вокруг него?