* * *
Из-за поворота тропы показался пологий склон с раскинувшимся по нему горным селением.
Точнее, с тем, что совсем недавно было горным селением, селением, где паслись тощие козы и облезлые овцы, играли смуглые черноглазые дети, занимались домашними делами до самых глаз закутанные в черное женщины.
Теперь только столбы горького сизого дыма поднимались к близкому небу от развалин, в которые превратились неказистые хижины. На выжженной, черной от золы земле там и тут валялись бесформенные окровавленные груды тряпья, в которых невозможно было узнать человеческие существа.
Возле самой тропы валялась немудреная самодельная игрушка – вырезанная из дерева лошадка, похожая на мохнатых неприхотливых лошадей, привыкших делить с хозяевами тяготы жизни в этих скудных горах…
И всюду – столбы сизого дыма, поднимающиеся к выжженному блекло-голубому небу, и какой-то назойливый стук, от которого никуда не скрыться, никуда не спрятаться…
От которого Лера наконец проснулась.
Она села на узкой дорожной полке, тряхнула головой, словно стряхивая с себя остатки тяжелого навязчивого сна.
В купе, кроме нее, был только толстый немолодой казах, накануне долго и со вкусом объяснявший красивой попутчице, как много у него баранов и коней, какая у него огромная юрта, какой он богатый и влиятельный человек у себя в степи. Сейчас он спал, широко открыв рот, и время от времени громко всхрапывал, не обращая внимания на стук в дверь купе.
– Владимир! – раздался за дверью заспанный голос проводника.
– Спасибо! – откликнулась Лера и спустила ноги на пол.
За окном уже появились знакомые силуэты куполов, золотые среди осеннего золота листвы.
Лера вышла на перрон и огляделась.
Все было как месяц назад, когда она приехала сюда из Питера. Только она очень изменилась за прошедший месяц… месяц? Да и того-то не прошло, а она стала совсем другим человеком! Тогда она мечтала только о том, чтобы спрятаться, затаиться, пересидеть опасность в самом глухом углу, чувствовала себя загнанной дичью, по следам которой спешат охотники…
Сколько всего произошло за это время! Митька, цыгане-лавари, кровавая разборка в лесу на линии Маннергейма… сколько крови пролито! Сколько людей погибло! Она выжила, выстояла, но стала другим, совсем другим человеком – холодным, расчетливым, мстительным. Настоящей Снежной королевой. Не зря говорят – все, что нас не убивает, делает нас сильнее.
По перрону торопливо проходили пассажиры. Ближе к концу платформы со скучающим видом стояли два мента – один показался Лере знакомым. Она даже замедлила шаг, опустила голову, чтобы не встречаться с ним взглядом. Впрочем, при ее заметной внешности это было совершенно бесполезно. Рост – метр восемьдесят, длинные белые волосы, глаза цвета голубого льда…
Менты внимательно поглядывали на пассажиров, настороженно переговаривались. Когда Лера поравнялась с ними, тот, что показался ей знакомым, шагнул навстречу, засиял, как медный самовар, и пропел, растягивая звуки:
– О-о! Ко-ого я вижу! Никак Но-ора!
Лера не выносила, когда ее называли таким именем. Тем более незнакомые, или почти незнакомые люди. Но сейчас нужно было соблюдать осторожность, избегать прямого конфликта, и она приветливо улыбнулась в ответ:
– Здорово, лейтенант! Как дела? Как служба? – и сделала попытку пройти мимо стражей порядка. Однако второй милиционер обошел ее, встал на пути, нацепив на лицо дурацкую ухмылку, и проговорил негромко, чтобы не слышали посторонние:
– Зайдем к нам на пост, разговор есть!
– Какой еще разговор? – Лера все еще пыталась пройти, но менты подхватили ее с двух сторон и повели вправо от перрона.
– Мальчики, вы чего? – прошипела Лера, стреляя глазами по сторонам. – Вы спросите у Павла Васильича, у майора Комова, мы с ним друзья…
– Да мы же разве не знаем? – разливался тот, чье лицо показалось Лере знакомым. – Мы очень даже хорошо знаем! Нам как раз Павел Васильич и велел тебя встретить, честь по чести, чтобы никаких у тебя проблем не было… ты у нас минутку посиди, кофейку выпей, или другого чего, а он тут как раз и подъедет… Только он теперь не майор вовсе, а подполковник – радость у нас, повышение по службе…
– Никаких проблем? – выхватила Лера из его речи важное слово. – Каких еще проблем? У меня никаких проблем и нету!
– Ну и отлично! Посидишь у нас полчасика, поговоришь с Павлом Васильичем, и все будет тип-топ! Может, он хочет, чтобы ты его лично с повышением поздравила…
Они ввели ее в тесную комнатенку милицейского поста. Заплеванный пол, пара столов в зеленой облупленной краске, несколько стульев. В дальнем от двери конце комнаты – решетка «обезьянника». За столом сидел, тупо уставившись в газету, капитан с помятым обиженным лицом. При виде вошедших он поднял глаза и заулыбался:
– О! Какие гости! Коновалов, стульчик протри, а то у нас, сам знаешь…
Знакомый лейтенант кинулся носовым платком вытирать один из стульев, подставил его Лере. Лера опустилась на стул, вопросительно взглянула на капитана:
– Ну, и что весь этот цирк должен значить?
– Павел Васильевич лично просил встретить и позаботиться! – проговорил капитан, уважительно подняв палец. – А он такой человек… такой человек…
Кого-кого, а Павла Васильевича, майора, теперь подполковника Комова, Лера знала как облупленного. Толстый, приземистый милиционер с широким нездоровым лицом, похожим на коровье вымя, помог Ласло Клоуну разделаться с азербайджанской группировкой и подобрать под себя наркоторговлю во Владимире. Но от Комова можно было ждать любого предательства, любой пакости.
– Коновалов, угости гостью! – не унимался капитан. – Что ты как неродной? Она ведь с дороги!
На столе перед Лерой появилась бутылка коньяку, тарелка с нарезанным сыром, лаваш, зелень.
– Угощайся, красавица! – Капитан сковырнул с бутылки крышечку, плеснул в стакан. – Не сомневайся, все свежее, торгаши с рынка спозаранку принесли!
– Спасибо, по утрам не пью! – Лера взяла кусок сыра, травы. – Так что там Комов?
– Щас!
Капитан ловко выхватил из кобуры мобильник, откинул крышечку, подобострастным голосом сообщил:
– Она у нас! Слушаюсь! Так точно!
Убрал телефон и проговорил с придыханием:
– Через пять минут будут!
– Эй, мусора, совесть имейте, дайте похмелиться! – раздался из-за решетки «обезьянника» тоскливый сиплый голос. То, что Лера приняла за груду тряпок, зашевелилось, поднялось на ноги и оказалось грязным небритым стариком.
– Уймись, Короедов! – лениво отозвался капитан. – Имей в виду, будешь выступать – отметелим! Одно только тебя спасает – обувь пачкать неохота!