– Все будет в порядке! – прокричал он. – Не отставай от них! – Гамаш показал на два крупных оранжевых плаща с толстой лентой, приклеенной к спине в виде буквы Х. – Если устанешь, скажи им. Ничего с тобой не случится – все будет хорошо, d’accord?
Молодой человек кивнул:
– Вы идете с нами, сэр?
– Не могу. Я нужен в другом месте.
– Понятно.
Но на его лице проступило разочарование. Гамаш увидел, что паренька гложет страх, и почувствовал себя ужасно. Но он был нужен в другом месте, хотя сначала должен был найти садовницу.
– Коллин в вашей группе?
Молодой человек отрицательно покачал головой и побежал догонять свою группу.
– Sacré, [94] – прошептал Гамаш, стоя в одиночестве на мокрой лужайке; сам он был без плаща и промок до нитки. – Идиот.
Следующие несколько минут он бегал по лесу и спрашивал у найденных им людей, нет ли в их группе Коллин. Он знал стандартные приемы, не раз сам координировал поиски, принимая все меры, чтобы не было потерявшихся. Беспокоило его и кое-что еще в связи с исчезновением Элиота. И сам Элиот вызывал у него беспокойство, поскольку вся его одежда осталась в скромном шкафу в маленькой комнатке.
– Коллин?
Он ухватился еще за одно оранжевое плечо и увидел еще один маленький прыжок: киношный ночной кошмар несчастного подростка в один миг воплощался в жизнь. Он понимал, что когда они поворачивались, то ожидали увидеть Фредди Крюгера, или Ганнибала Лектера, или ведьму из Блэр. [95] На него уставились огромные испуганные глаза.
– Коллин?
Она с облегчением кивнула.
– Идем со мной.
Он прокричал руководителю группы, что забирает садовницу, и, в то время как остальные пошли дальше в лес, Гамаш и Коллин вышли на лужайку и поспешили под крышу дома.
Войдя в дверь и раздобыв полотенца, чтобы вытереться, Гамаш заговорил:
– Мне необходимо знать кое-что, и ты должна честно мне ответить.
Судя по виду Коллин, лгать она сейчас была не в состоянии.
– В кого ты влюбилась?
– В Элиота.
– А к кому, по-твоему, он питал чувство?
– К ней. К убитой женщине.
– К Джулии Мартин? Почему ты так думаешь?
– Потому что он постоянно крутился вокруг нее, задавал вопросы.
Она взяла мягкое полотенце и принялась энергично тереть лицо.
– Какие вопросы, Коллин? Что он хотел знать?
– Да глупости всякие. Например, чем занимался ее муж, где они жили, что она предпочитала – яхтенный спорт или туризм. Бывала ли она в Стенли-парке и яхтенном клубе. Он там работал когда-то.
– Как по-твоему, он знал ее еще в Ванкувере?
– Я слышала, они смеялись как-то раз – говорили, что он мог подавать ей там мартини, как теперь подает в Квебеке.
Коллин явно не видела в этом ничего смешного.
– Ты говорила о муравьях, – сказал Гамаш мягче. – Будто у тебя от них кошмары. Где были эти муравьи?
– Повсюду.
Она вздрогнула при этом воспоминании – муравьи будто снова ползли по всему ее телу.
– Нет, я имею в виду в реальной жизни, не в твоем сне. Где ты видела муравьев? – Гамаш старался скрыть возбуждение и заставлял себя говорить тихим, спокойным голосом.
– Они были на статуе. Я пыталась пересадить больные цветы, подняла глаза – и увидела, что статуя вся усеяна муравьями.
– А теперь подумай-ка хорошенько. – Он улыбнулся и сделал паузу, хотя и знал, что время у него в дефиците, минуты проносятся безвозвратно. – Где они были на самом деле – на всей ли статуе?
Коллин задумалась.
Прошел, наверное, целый час.
– Нет, они были снизу, на ногах и на белом кубе. Точно на уровне моей головы.
И он представил себе садовницу, пытающуюся спасти умирающие растения, которая вдруг видит целую армию бегающих туда-сюда, взбесившихся муравьев.
– А еще что-нибудь ты видела?
– Что?
– Ты подумай, Коллин, просто подумай.
Ему хотелось подсказать ей, навести на мысль, но он знал, что не должен этого делать. И он просто ждал.
– Осы, – сказала наконец Коллин, и Гамаш выдохнул, только теперь поняв, что задерживал дыхание. – Это было странно, потому что гнезда их я не видела. Одни только осы. Вот Бин говорит, что это было пчелиное жало, но я уверена, что видела осу.
– Вообще-то, это была пчела. Медоносная домашняя пчела.
– Но это смешно. Что там делать медоносной пчеле? Их ульи в другой стороне. И потом, все цветы там вокруг были больные. Пчелы на такие не садятся.
– И последний вопрос. По словам агента Лакост, ты все время повторяла, что ни в чем не виновата. – Он тут же поднял руку, чтобы успокоить ее. – Мы знаем, что ты ни в чем не виновата. Но мне нужно знать, почему ты это сказала.
– Элиот и миссис Мартин говорили по другую сторону статуи. Смеялись и типа флиртовали. Я так разозлилась. Для меня было ужас что такое видеть их каждый день. Я там работала, а они меня явно не видели. Или не замечали. Ну так вот, я выпрямилась и положила руку на статую. И она сдвинулась.
Она опустила глаза в ожидании неизбежного смеха. Он ей ни за что не поверит. Никто ей не поверит. Над тем, что она сказала, можно только смеяться, поэтому она и помалкивала об этом прежде. Как могла сдвинуться эта статуя? И тем не менее она сдвинулась. Даже теперь Коллин чувствовала, как та поехала. Она ждала, что старший инспектор рассмеется, скажет, что все это глупости. Она подняла глаза и увидела, что он кивает.
– Спасибо, – тихо сказал он, хотя девушке показалось, что он говорит не с ней. – Догонять твою поисковую группу уже слишком поздно. Давай-ка лучше помоги мне.
Она с облегчением улыбнулась.
Гамаш попросил Коллин позвонить в исправительный центр в Нанаймо в Британской Колумбии.
– Скажи им, что старшему инспектору Гамашу необходимо срочно поговорить с Дэвидом Мартином.
А мадам Дюбуа тем временем набрала для него несколько других номеров по другому телефону.