— Ты замужем? — Уже развелась.
— И теперь ты живешь с дипломатом? — Почему с дипломатом? — Машина-то у тебя с дипломатическим номером.
— А-а. Это машина посольства, в котором я работаю. Моя сейчас в ремонте, вот советник и одолжил мне свою.
— А чье посольство? — Одной арабской страны.
— А муж где живет? — Муж? В Милане.
— И чем он занимается? — Рекламой.
— Значит… ты живешь одна? — С дочкой. Ей девять лет, зовут Вирджиния. Еще будут вопросы? — Извини. Только не подумай, что я из тех, кто зациклен на сексе и для кого, кроме этой штуковины, ничего на свете не существует.
— Смотри-ка. А как же Федерикус Рекс? — Да это я ради прикола. Не бери в голову. Для меня женщина — прежде всего личность. Я хочу знать, кто она, чем занимается, о чем думает, откуда и куда держит путь. А секс — это так, на закуску.
Вот и ЭУР. Улицы с колоннадами, площади с колоннадами, Бульвары с колоннадами, скверы с колоннадами. В центре главной площади — обелиск, озаренный палящими лучами летнего солнца. Как ни в чем не бывало "он" дает о себе знать: "- Ох уж эти мне колоннады и обелиски! Скажи ей как бы в шутку, что, может, она и вправду не привыкла расшаркиваться перед всякими там королевскими особами, но верится в это с трудом, коль скоро она поселилась среди всех этих колонн и обелисков, обычных символов того, чем я являюсь, а точнее, могу стать".
Собираюсь сказать "ему", что шуточка эта пошлая и безвкусная, но не успеваю. Машина Ирены объезжает вокруг местной церкви, сворачивает в боковую улочку — Эуфрате, замедляет ход и останавливается у бровки тротуара.
Ирена ставит машину на ручной тормоз, открывает дверцу, выходит. Выхожу и я. С одной стороны улица Эуфрате обозначена рядом особняков, с другой — крутым спуском в долину Тибра. Внизу виднеются фабричные корпуса-ангары, приземистые и длинные; чуть дальше загибается широкой излучиной гладкая, желтоватая река; на другом берегу тянется бледно-зеленый холм, похожий на палитру. Ирена переходит улицу, не заботясь о том, иду ли я за ней. Пока она сидела в машине, юбка защипнулась у нее между ягодицами. На ходу она проводит рукой пониже спины и одергивает подол.
Ирена открывает решетчатую калитку, быстрым шагом проходит между газонами, подстриженными на английский манер, затем направляется по зацементированной аллейке, обсаженной невысокими деревцами в форме шара, конуса или пирамиды. Понимаюсь вслед за Иреной по чистой, звонкой лестнице особняка. Передо мной входная дверь из светлого дерева с блестящими ручками и медной табличкой. Ирена впускает меня в просторную гостиную с двумя распахнутыми балконными дверями. Кругом разлит приятный, яркий свет Ветер постепенно надувает зеленые занавески — все выше и выше. Затем, так же медленно, занавески сдуваются и оседают.
— Ради тебя, — произносит Ирена вкрадчиво, — я не пойду сегодня в посольство. Подожди, я позвоню. — И уходит.
Переполняемый смутным предчувствием счастья, я смотрю по сторонам. Обстановка вполне современная, но — как бы это сказать? — по предпоследней моде, что ли; года два назад такая мебель только-только начинала входить в моду, а теперь это уже серийное производство. Вся мебель низкая, геометрических форм: красные, зеленые, синие кресла и диваны, пластмассовые стулья, столики, лампы. Все совсем еще новенькое, как с витрины универмага, но при этом отчетливо хранящее печать чьего-то присутствия. Чьего? Присутствия, странным образом навеянного "отсутствием" Ирены.
А вот и она.
— Садись, где тебе удобно, да вот хотя бы сюда. — И указывает на один из диванов. Сама усаживается напротив. Между нами низкий столик из стекла и стали. Мы смотрим друг на друга. Ирена сидит, согнув безукоризненно плотно сомкнутые ноги; настолько безукоризненно, что между ними не протиснется и лезвие ножа, не то что "он". Глядя на меня с нескрываемым любопытством, словно видит впервые, она начинает: — Итак, ты идешь в банк, спускаешься в камеру хранения индивидуальных сейфов, снимаешь сандалию и просовываешь ступню промеж ног первой попавшейся женщины, которую и в глаза-то никогда не видел? Чувствую, что краснею, и мысленно ополчаюсь на "него": "- Вот что мне приходится выслушивать!" Однако по ее тону не скажешь, что она настроена враждебно. Скорее уж снисходительно, шаловливо.
Смущенно я оправдываюсь: — Вообще-то со мной такое редко случается. Это был особый случай.
— Что же в нем такого особенного? — Не знаю. Наверное, твои ноги.
— У меня особенные ноги, у другой особенной окажется грудь, еще у кого-нибудь — попка, так, что ли? — Ну, где-то так, только…
— Стало быть, ты из тех, кто в автобусах прижимается к женщинам, чтобы пощупать их? — Бывало и такое, хотя…
— Кто подглядывает в замочную скважину, как раздевается горничная? — Тогда мне было пятнадцать лет, я жил в родительском доме…
— А теперь ты уже попросту набрасываешься на горничную, разве нет? — Как получится, правда…
— Могу поспорить, что ты ходишь в кинотеатры на периферии, устраиваешься возле какой-нибудь девахи, берешь ее руку и заставляешь делать то, на что подбивал меня в машине.
— Все может быть, однако…
— Короче, ты в любой момент готов закрутить новый романец, и неважно с кем, была бы юбка! До сих пор я лишь робко пытался возражать Ирене. Еще и потому, что "он" все время мне бубнит: "- Не трогай ее, пусть отведет душу, пусть выговорится. Разве по голосу не слышишь, что это только для вида?" И все же в конце концов я восстаю: — Ничего подобного. И вообще, ты привела меня в свой дом, чтобы высказать мне в лицо эти сомнительные "комплименты"? — Зато правдивые.
— Только отчасти.
— В любом случае, согласись, что гусь ты еще тот.
— Что значит "еще тот"? — Юбочник, помешавшийся на этом деле, вот только не очень-то удачливый, или я не права? — Ну, неудачливым меня не назовешь. Когда-никогда, а удача мне улыбается.
— Когда-никогда? Процентов этак на двадцать? — Процентов этак на пятьдесят.
— Не многовато ли хватил? Она определенно надо мной подтрунивает, но не злобно, а с какой-то симпатией. Все же я чувствую, что пора положить конец этим колкостям, хоть они и безобидные.
— Ну все, хватит. — Мой голос звучит твердо. — Хорошенького понемножку. Я не такой, каким ты меня расписываешь.
— Ничего я не расписываю. Что вижу, то и говорю — Черт подери, нельзя же сводить всего человека к одному его минусу или к одной слабости: тот карьерист, этот бездельник, а Рико вот в юбочники зачислила…
— Ладно, не злись.
— Так ведь любой на моем месте разозлится.
— Хорошо, объясни тогда, кто ты в действительности. До сих пор я, честно говоря, имела дело в основном с Федерикусом Рексом. Ты сказал, что тебя зовут Рико. Расскажи мне о Рико.
— Я — режиссер.
— Режиссер? И много у тебя фильмов? — Пока ни одного.