— Мы-то тут при чем? — не понял Гена.

— Хм, — начал соображать Тартарен. — Эксклюзивный тур для богатых?

— Ну да! — обрадовался Юнг.

— Испытания на диком острове?

— Да!

— Все по-настоящему, полная свобода, реальные опасности?

— Именно.

— А мы вроде как визитная карточка, рекламный ролик, подтверждение, что клиентов не надувают, все всерьез и они в самом деле могут утонуть, получить дротиком по черепу, свалиться со скалы?

— Да-да!

— Ничего не выйдет.

— Это почему же? — вступилась неожиданно за Юнга Светка.

— Потому. Потому что, если человек хочет реального риска, он в турфирму не обращается. Он рискует. Как я, как Юнг, как Крис. А в турфирмах люди покупают не риски.

— А что же они там покупа-а-ют?

— Они платят за собственную безопасность. Все должно быть всерьез. Кроме реальной опасности. При падении в пропасть вы должны приземлиться на мягкий матрас, и тут же вам подадут ужин из экзотических блюд, приготовленный туземцами на костре. Кровь, шишки, голод, проломленные черепа никому не нужны. Все должно быть по-настоящему, но без последствий. Человек платит турфирме, чтобы она доставила ему массу острых ощущений, но при этом взяла на себя ответственность за безумства клиента и гарантировала ему, что он вернется в целости и сохранности. В шкуре убитого им льва, но без единой царапины.

— Похоже, ты прав, — согласился нехотя Юнг. — Но тогда кто и зачем выстроил здесь этот форт?

— Или посеял коноплю? — спросил Гена.

— Или натравил на нас дикарей? — добавила Светка.

— Тот, кому это было нужно, — ничего другого не нашел для ответа Тартарен.

— Зачем?

Тартарен развел руками.

Катя зевнула.

…Крис объявил через полчаса отбой и назначил дежурных на ночь. Две пары — Светку с Геной на первую половину ночи, Тартарена с Тёмой на вторую. Дежурные должны жечь костер во дворе, отпугивая дикарей, и если что — поднять тревогу. Они к этому были готовы. Все, кроме Светки.

— Я с ним дежурить не буду, — не глядя на Гену, сказала она.

Гена растянул губы в улыбке.

— В чем дело? — с досадой спросил Крис.

— Не буду, и все. Он меня уже во время уборки в доме достал. Ходит за мной как приклеенный, чуть что, лапать начинает.

— Не звезди! — показал зубы Гена. — Я тебя не трогал. Кто-нибудь видел, чтобы я к ней приставал?

— Катя? — спросил Крис.

— Ну вообще-то… — начала Катя. Гена дернулся. Катя осеклась. — Нет, я ничего такого, конечно, не видела. Но он та-ак смотрит.

— И чего мне теперь? Не смотреть, что ли? — закосил красноватый глаз на Криса Гена.

— Слушай, ты… — сжав кулаки, поднялся Юнг.

— Ну? — Жариков погасил свою улыбочку. На Юнга он даже не взглянул. Только мышцы у него напряглись, и волосы на голове встали дыбом.

— Если ты еще раз… — задыхался Юнг.

Жариков медленно поднял глаза на Юнга и длинно сплюнул ему под ноги.

«Сейчас будет драка», — подумал Тартарен, прикидывая шансы противников.

— Юнг, остынь, — строго сказал Крис.

Дима опустил руки, но с места не сдвинулся.

— Жариков, — позвал Крис. Тот нехотя, но с вызовом посмотрел на Криса. А Крис сказал одно только слово: — Забудь!

Какое-то время они еще смотрели в глаза друг другу. Маленькие, красноватые, косящие от непонятной какой-то ярости — Жарикова и черные, широко открытые — Крисовы. Сошлись как руки на армрестлинге, сцепились вмертвую. Потом Крисов взгляд медленно, но тяжело стал гнуть взгляд Жарикова, который задрожал и начал отступать и вдруг погас.

— Ты меня понял, — сказал Крис.

И добавил, как приговорил:

— В первое дежурство заступают Света и Юнг.

2

В тот же вечер в журнале путешествий появилась новая запись, короткая и торопливая.

Пишущий явно куда-то спешил. Описал события дня усталой скороговоркой, перевернул еженедельник.

Заметки мелким, убористым почерком в конце журнала были отрывочны и сбивчивы. Похоже, автора слегка лихорадило.

«Стреляли из лука, но попадали редко.

Солнце застряло в зубьях скал над лесом. Свет стелился ровными полотнищами, не дробясь на лучи. Вдруг бабочка — огромный, черный с красным парусник — перемахнула через забор, расправив крылья, сделала очень красивый и медленный круг. Девчонки ахнули.

Гена Жариков пустил в нее стрелу. Не попал. Парусник, не шевельнув крыльями, взлетел, презрительно и гордо, как планер в воздушном потоке, исчез за частоколом.

Удивительное чувство собственного достоинства.

К нам прибился человек, похожий на собаку.

Он косит красным глазом. Тяжело и прерывисто дышит, чуя запах женщины. Он из тех, кто берет не спрашивая и всегда в ладу с собой. Я лишен этой способности от рождения и всегда завидовал тем, у кого она есть.

Если я буду верен себе, кто его остановит?»

3

— А этот Гумилев… Он кто?

Юнг записывал в журнальчик мышиного цвета короткий отчет о последних событиях. За бревенчатыми стенами форта спали. Костер горел, освещая песчаную поляну до самого частокола. Юнг сначала поглядывал украдкой поверх журнала. Девчонка с короткой стрижкой белых волос и блестящими темными за пламенем костра глазами смотрела перед собой, его не замечая.

Похоже, вот так они и просидят полночи у костра, не сказ в друг другу ни слова.

Но тут она спросила:

— А этот Гумилев… Кто он?

Дима не удивился.

— Был такой в Питере. Стихи читал накокаиненной публике в клубах. Потом все бросил, уехал в экспедицию, в Африку. На львов охотился, с туземцами базарил. Вернулся в Питер — там все по-прежнему. Освободился от брони, ушел на войну. В окопах сидел, бомонд ему завидовал. Потом поехал в Крым на встречу не с теми людьми. Вернулся — его расстреляли в упор.

— Ну да. Я так и думала. А ты, значит, как Гумилев.

— Гумилев был поэт.

— У меня один папик был, тоже все стихи читал, — глядя перед собой, говорила Света. — Никак без этого ни начать, ни кончить не мог. Напьется, стихи читает. Про островитянку, про жирафов. И смотрит так… Скажи ему: прыгай с балкона — прыгнет. А потом сбежит в ванную, запрется там и сидит до утра, от грехов отмывается. Смешно все-таки. Чего людям не хватает?

— Смысла.

— Странно. Большинство крутится, чтобы свести концы с концами. Их смысл не волнует.