Осторожно потянула за хвостики бантика. Стала разматывать бинт.
— И я хотел тебя спросить.
— Валяй.
— Помнишь, ты Кате говорила насчет папиков. Это правда?
— А тебе бы как хотелось? Ладно, не парься. Был у меня один. Но это не бизнес. Если тебя достает, конечно.
— Крис говорил про этого господина. Про Аркадия. Ты не к нему летела на Канары?
— С чего ты взял? — громко спросила Светка, так что Тартарен на них оглянулся. Потом тише: — Не было никакого Аркадия.
— А кто был?
— А вот это тебе знать не обязательно. Может быть, потом как-нибудь.
— Когда?
— После того как дашь почитать дневник, — вернула ему перебинтованную руку Света.
Это им только казалось, что они так удачно скрывают тайные свои беседы. Двое следили за ними ревниво.
Крис, которому так ни разу и не удалось остаться с Катей наедине. Катя его сторонилась, точно не было ничего между ними, и что-то похожее на зависть тихонько кольнуло его, когда он отметил, как отдельно от всех сидят Юнг и Света.
Гена Жариков тоже это отметил. Он внимательно прислушивался к тихому их разговору. Даже короткими своими собачьими ушами шевелил. Но так ничего и не расслышал.
Утром Юнг обнаружил пропажу дневника. Он его так перекрестил из журнала и решил никому не показывать. Держать за поясом джинсов и делать вид, что потерял. А теперь он и в самом деле пропал.
Вместе с дневником исчезла Света. Сначала думали, что забрела подальше в поисках укромного местечка для утренних дел. Первым занервничал Юнг. Кругом полно здоровенных каменюк. За каждым можно уединиться.
Светка, поначалу естественных потребностей вовсе не стеснявшаяся, в последние дни стала вдруг деликатна, как школьница. В белье с утра не разгуливала. Набрав воды в две половинки кокоса, умывалась скрытно и тщательно, приглаживая короткий свой ежик мокрыми ладошками. Но даже для этих новых ее привычек утренний туалет явно затянулся.
Катя, вызвавшаяся найти и поторопить, вернулась перепуганная и с одной фирменной кроссовкой «Рибок», которыми так гордилась Светка, в руках.
— Где? Где ты ее нашла? — подскочил Юнг.
— Там, — показала Катя за спину, сбивчиво объяснив, что она шла — и вдруг видит…
Юнг вырвал из рук Кати кроссовку, посмотрел, убежал, потом вернулся, размахивая руками, кричал, что он там был, видел, трава примята, была борьба, ее похитили, быть может, те же дикари, совсем недавно, успеем догнать, ну чего встали! — Интересно, откуда они появились? — озирался Крис.
— Да сверху, с горы спустились, — нетерпеливо объяснял Юнг.
— Точно — сверху?
— Там следы — трава примята, а дальше путь только один — через расщелину в горы!
— И много их было? — не поверил Гена Жариков. Раздражала его эта суета.
— Не знаю… Ну чего стоим, спешить надо!
— А по-моему, все это ерунда, — веско сказал Гена. — Бред больного. Пошла девчонка прогуляться, а мы тут все на ушах должны стоять?
— В одной кроссовке прогуляться?
— А ты вторую искал?
— Нет.
— Ну так поищи.
Хотел Дима дать Гене Жарикову в острое его собачье ухо. Давно хотел. И еще — кулаком в эту его улыбку сквозь сжатые губы. Может, хоть раз в жизни улыбнется как человек.
Но это потом.
— Ладно… Вы как хотите…
— Ты что, так его одного и отпустишь? — удивилась Катя.
— Юнг, — окликнул Крис, — постой.
Взглядом окинул команду, выбирая.
— Тартарен и Тёма с нами. Катя с Жариковым остаются.
— Я с вами пойду, — заявила Катя.
— Решение капитана, — сдержанно напомнил Крис.
— Можешь оштрафовать. Светка меня отбивала от дикарей. А теперь, когда она сама…
Крис понял, что настаивать бесполезно. Как решила, так и сделает. В конце концов, еще неизвестно, где ей будет безопаснее.
— Ладно, — пойдешь с нами. Только вперед не лезь. Держись между Тартареном и мной.
— Не волнуйся, капитан, — раскрыл широкие объятия Тартарен. — Я ее прикрою.
Дима давно уже ушел вперед. Надо было его догонять.
Гена Жариков постоял возле затухающего костра, поглядывая в спины уходящим. Может, и понял что-то такое, чего раньше не понимал. А может, сообразил, насколько он сам теперь уязвим один в этих лысых горах, на открытой со всех сторон площадке.
— Эй! — крикнул он. — Подождите! Я с вами.
Но никто не обернулся.
Вторую кроссовку обнаружили в расщелине метрах в ста повыше от того места, где действительно жесткая, выжженная трава была примята, как будто здесь сидел кто, прислонившись спиной к каменной глыбе, и смотрел сквозь опущенные ресницы на восход солнца. Или, скажем, положив на колени книжицу в сером переплете, читал чужие откровения, с трудом разбирая мелкий, убористый почерк.
Скорее, карабкаться вперед по высохшему руслу ручья между двух скал, что все ближе подходят друг к другу, точно хотят сомкнуться, раздавить поднимающихся цепочкой в погоне за теми, кто только что заставлял карабкаться по этим камням девчонку с короткой стрижкой обесцвеченных волос, со столичным пирсингом на плоском голом животе, и босую, без удобных и прочных кроссовок на ранимых маленьких ступнях.
Юнг шел первым очень быстро, почти бегом. Двумя руками опираясь о сблизившиеся стенки, перебирался через камни, глядя под ноги в поисках следов, которые хотел и боялся обнаружить. Потому что босые ноги оставят на острых камнях следы крови, если поранятся.
Юнг смотрел под ноги, а Тартарен, пыхтевший за ним следом, — вперед и вверх со вполне понятным беспокойством. Стенки ущелья сходились все ближе, вот он уже только боком протиснуться может, и то едва-едва. Кто, кого и куда мог вести в таком месте? И… зачем?
Стенки ущелья сходились узко. А Тартарен очень широк в теле. И главное — одинаково широк, в какую сторону ни мерь, — сбоку, спереди или сзади. Так что, когда он понял, что в щель между стенками он уже не проходит, ему бы и не пытаться пролезть боком. А он попробовал.
Повернулся спиной к одной стенке, руками уперся в другую, точно мог ее подвинуть, плечом вперед протолкнул себя насколько смог в расщелину. Дальше скалы расходились, можно было идти свободно. Только вот еще подтянуться чуть-чуть или ужаться.
Тартарен попробовал дать задний ход и облился холодным потом. Скалы сдавили его спереди и сзади, точно двери вагона метро. С той, однако, разницей, что двери раздвинуть можно. А прищемившие вас две скалы — никак. Вот не хватало еще…