Выдохшись, Каонобо полежал в изнеможении, после чего запустил руку в густые седые волосы, заплетённые в две косы, и выудил оттуда маленький золотой диск, величиной с монету, искусно спрятанный под прядью.
На диске было выбито некое страшилище, похожее одновременно и на птицу, взмахнувшую крыльями, и на извернувшегося крокодила.
Это был тихуэлос — что-то вроде монеты, ходившей в государствах чибча.
— Когда выйдешь к вратам, покажешь это, и тебя пропустят как друга. Вот и всё… Много слов я сказал в своей жизни, слов любви и слов злобы, слов мира и слов войны. А ныне пришёл черед замолчать… Гуанакачири!
Таино возник, будто из воздуха материализовался.
— Слушай Длинного Ножа, Гуанакачири, и повинуйся ему, а когда он покинет нас, помни его наставления… Похороните меня на вершине горы, что ближе всех отсюда… Помните или забудьте, богам всё равно… Я сказал.
Каонобо медленно закрыл глаза. И умер.
1
Вест-Индия, остров Сент-Кристофер
Флотилия де Каюзака несколько отклонилась к югу, выйдя к Барбадосу.
Тамошний английский губернатор, чувствуя себя на птичьих правах и боясь даже тени коварных испанцев, сильно перепугался, увидав на рейде французские корабли.
Он быстро пришёл в себя, когда понял, что страху нет, то не король Филипп послал своих головорезов вразумлять англичан.
Ну и слава Богу…
На радостях губернатор и провизии уделил французам, и водой свежей снабдил.
Снасти поизносились? Берите, у нас ещё есть!
Парус лопнул в пути? Починим! А хотите, новый дадим?!
Передохнув, флотилия де Каюзака двинулась на север, к Сент-Кристоферу.
Можно себе представить торжество, с которым д’Эснамбюк высаживался на острове!
Он прибыл с новыми переселенцами (читай — новыми работниками на плантациях), а за спиной его грозно маячили пушки эскадры. Знай наших!
Надо ли говорить, что Эдварду Уорнеру пришлось кисло?
Правда, Жан де Баррада, сьер де Каюзак, не показал себя жёстким и беспощадным карателем, хоть и потребовал грозным голосом вернуть французам отобранные у них земли.
Уорнер злобствовал, оставаясь один, приторно улыбался и юлил на встречах с де Каюзаком.
И тянул, тянул время, дожидаясь, когда же король Англии пришлёт корабли в подмогу, дабы посчитаться с лягушатниками. Но горизонты были чисты…
Де Каюзак ждал долго.
Неделя прошла, а ответа на его ультиматум не поступило.
Вторая пошла, и тут терпение у генерала флотилии лопнуло — Жан де Баррада решил действовать.
«Труа Руа», «Нотр-Дам», «Интендант» и «Дофин» с «Эглом» объявились на рейде Форт-Чарлза, где стояли пять английских флейтов.
Никто уже точно не скажет, кто первым открыл огонь, хотя колонисты уверены, что первые выстрелы по французской флотилии сделали орудия форта.
А тут и британские корабли поддержали сухопутных канониров.
И пошла веселуха…
Чуть ли не тридцать человек скосили английские ядра на «Дофине», разрывая человеческие тела и ванты с одинаковым успехом и лёгкостью.
Пострадали не только простые моряки, пушкари и младшие офицеры — ядро снесло полголовы самому капитану Мориньеру-Понпьеру, старому пирату, славному своими победами.
За три часа сражения флагман потерял всего четырёх матросов, зато дыры в борту зияли такие, что даже в лёгкое волнение вода станет захлёстывать в трюм.
На «Интенданте» полегло десять человек, но «Дю-мэ» с «Ломбардцем» доказали, что не зря хаживали в Вест-Индию, устраивая корсарские набеги, — французские пушки стреляли метче, а палаши были острее.
Лишь один английский корабль сумел уйти, остальные легли на дно или сдались на милость победителя.
Всё, карты Эдварда Уорнера были биты.
Следующим утром к борту «Труа Руа» причалила барка Уорнера с белым флагом. И что бы вы думали?
Англичанин с непристойным нахальством выразил своё «фи!» Дескать, что это за стрельбище?
Как можно применять грубую физическую силу к мирным английским плантаторам?
Де Каюзак, смягчивший свой нрав за ночь, не стал грозить Уорнеру виселицей, а снова потребовал по-хорошему вернуть захваченные земли французам.
Тот стал ныть, что сам-де ничего решать не может, нужно-де послать корабль в Лондон, пусть король сам решает, как тут быть, а он человек маленький.
Надо полагать, Жан де Баррада снова рассердился, и Уорнер не стал дёргать тигра за хвост, смирился — и попросил отсрочки в пять дней.
«Жду вашего ответа до завтрашнего утра!» — ответил де Каюзак.
Что было делать Уорнеру? Английские корабли так и не появились…
И утром он принял все условия ультиматума.
И новый договор подписал, и даже выпил с де Каю-заком за здоровье королей.
А де Баррада, радуясь, что не нужно применять крайних мер, изгоняя англичан с острова, устроил салют из пушек…
2
Новая Испания, Эспаньола
И оба моста, перекрывавшие Каньон-дель-Оро, и хижины для невольников, и здания гарнизона — всё сгорело, всё превратилось в угли.
Зато мути в реке поубавилось — сырая золотоносная порода сохла в желобах, а течением сносило осадок.
Убитых корсарами стражников и растерзанных индейцами надсмотрщиков никто не хоронил, а разве сами испанцы предавали земле истребляемых краснокожих? Каков привет, таков ответ.
Таино раздели убитых догола, изъяли из домов всю одежду и посуду, одеяла и скатерти, кувшины, медные кастрюли, лопаты, оружие, даже кнуты, которыми их лупцевали испанские «вертухаи», — пригодятся в хозяйстве.
Половину испанских лошадей индейцы запрягли в телеги — надо же как-то добро вывозить! — а остальных навьючили.
Всё равно кавалеристов среди краснокожих не водилось.
Но воинственный настрой был.
— Благодарю тебя, Длинный Нож, — сказал Гуанакачири. — Теперь мы иметь свобода и оружие. Мы делать путь на север. Там быть рудник, где наши братья добывать серебро для ненасытные испанские собаки. Мы открывать ворота… Неведомо, сколько успеть проживать, но умру я свободным! Прощай, Длинный Нож!
— Прощай, Гуанакачири. Удачи!
Индейский обоз, иначе не скажешь, медленно попылил по дороге на юг. Там, на расстоянии двух лиг отсюда, имелся поворот на тракт до серебряного рудника «Милагроса».
— Ёш-моё… Национально-освободительное движение… — пробормотал Быков, глазами провожая карету, «прихватизированную» тайно.