Каген задумался и в конечном итоге кивнул.
— Верно, нам с Схаапом, по всей видимости, придется остаться в городе и изучить маршрут до вокзала. Мы рассчитывали на них, думали, они помогут нам с удостоверениями, но… — Каген кивнул на люк в полу, под крышкой которого в подвале сидели Иоганнес и Аннье, и пожал плечами. — Но Рашель говорит, что знает одного человека, который, возможно, сумеет достать для нас документы.
С этими словами Каген повернулся к начерченной от руки карте и указал на Эйтхейзен, деревушку, которая, по словам Йоопа, была расположена ближе всего к морю. Лодки будут ждать их в этом месте, рядом с заброшенным рыбозаводом, в пяти или шести километрах севернее Эйтхейзена, 27 апреля после наступления темноты, когда начнется прилив.
— В половине одиннадцатого, — напомнил он.
Каген кончил говорить, и Река повернулась к Маусу.
— Я съезжу в Эймейден, раздобыть для нас лодки, но для этого мне нужны деньги, чтобы заплатить рыбакам.
Возможно, тем самым она хотела дать ему шанс выйти из игры. А может, наоборот, боялась предательства с его стороны, как тогда на поле, когда они приземлились. Или, что он потеряет голову, как тогда на улице. Вспоминать и то, и другое ему было неприятно.
Сначала он посмотрел на Рашель. Та стояла гораздо ближе к Кагену, чем обычно, едва ли не плечом к плечу. Затем на Реку. Будь у него выбор — сидеть в подвале вместе с Рашель, ощущая на себе взгляд пронзительных глаз, которые, казалось, просвечивали ему голову со всеми его мыслями, или идти по улице рядом с Рекой, этот выбор он сделал бы без труда.
— Нет, денежные вопросы я беру на себя. И лодки тоже, — сказал он, а про себя подумал: нет, в этой Реке явно что-то есть.
Река давала ему указания на пальцах. Ты идешь со мной, проговорили ее руки, и они действительно в течение пятнадцати минут прошагали рядом от магазина до вокзала. Садись в поезд, приказали ему ее руки, и он сел вместе с ней в купе, в котором кроме них находились еще четыре женщины. Поезд еще не сдвинулся с места, а Река уже положила ладонь поверх его руки, и он почувствовал, что ее рука дрожит. Тогда он крепко сжал ее в своей, и их пальцы переплелись.
Река негромко разговаривала с другими женщинами. Маус сделал вид, будто дремлет. Когда же в купе заглянул кондуктор, чтобы проверить билеты, Река протянула ему два билета, купленных в разных кассах, и на этом проверка закончилась. Слава богу, обошлось без проверки документов, которой они больше всего опасались.
Выходим, сказали ее руки, и она высвободила пальцы. Поезд замедлил ход и медленно вполз на станцию под названием Дрейхейс, написанным большими красными буквами. Река встала с места, и Маус последовал ее примеру, вслед за ней вышел из купе и сошел на перрон.
Лишь отойдя от станции на приличное расстояние и шагая по узким улочкам мимо кирпичных домов справа и песчаных дюн и заболоченной земли слева, они наконец смогли заговорить.
— Спасибо за вчерашний день, — сказал Маус. Мимо них прогромыхала телега с бидонами молока. — Спасибо еще раз.
— Этот немец меня узнал, — ответила Река, не поворачивая в его сторону головы. — Узнал вот по этому, — добавила она и убрала за ухо прядь, чтобы стал виден шрам на виске.
— Я бы его убил, — заявил Маус, — жаль, что у меня с собой не было пистолета.
Река остановилась, и он был вынужден сделать то же самое.
— Пойми же ты наконец. Здесь ты не можешь убивать направо и налево, тем более, немцев, без этого, как его… забыла английское слово. Безрезультатно? Нет, не так, но знаю, что такое слово есть.
— Без последствий? — тактично поправил ее Маус.
— Безнаказанно, — вспомнила она нужное слово и зашагала дальше. Маус был вынужден поспешить ей вдогонку. — Рашель рассказала мне, чем ты занимаешься в Америке, — вновь заговорила она спустя какое-то время, когда они прошли около полумили. Вскоре впереди появился указатель, на которым большими буквами было написано «Эймейден». — А также про то, что ты делал в Англии. По ее словам, там ты убивал людей.
Маус протянул руку и взял ее за рукав. Она снова остановилась.
— Я шлепаю людей лишь тогда, когда на то есть веская причина, — произнес он.
— Шлепаешь?
— Стреляю, — негромко пояснил он.
Она было вновь устремилась вперед, но Маус удержал ее.
— И еще я никогда не убиваю женщин, — добавил он, имея в виду не ту несчастную старую еврейку, забитую до смерти немецким прикладом, а ее и Рашель тогда на темном поле. — Никогда.
Река кивнула.
— Ты убиваешь только тех, кто, по-твоему, заслуживают смерти? Вообще-то немцы говорят то же самое, мистер Вайс.
— Называй меня Маус.
— Я не хочу сказать, будто ты неправ. Иногда люди, в том числе и женщины, действительно заслуживают… — она не договорила.
Он подождал, пока мимо них не прошли две голландские девочки лет двенадцати-тринадцати, которые, смеясь и держась за руки, шагали им навстречу.
— Если ты хочешь что-то мне сказать, давай, выкладывай.
— Выкладывай?
— Ну, говори. Потому что у меня такое чувство, что ты хочешь мне что-то сказать.
Они остановились посреди дороги, глядя друг другу в глаза. И когда он был уже больше не в силах сносить взгляд ее пронзительных глаз, она негромко сказала:
— Аннье.
— А что с ней такое?
— Думаю, тогда на поле нас выдала она, — сказала Река. Впрочем, на лице ее, насколько Маус мог судить, читалось сомнение. — Незадолго до того, как ты прилетел, Аннье арестовали, однако спустя несколько часов выпустили. По ее словам, полиция якобы ошиблась. Но я в этом не уверена, мистер Вайс. Возможно, она рассказала полиции о нас о том, что вы должны прилететь из Англии.
— Так, значит, она настучала? — спросил он, но ответа на свой вопрос не получил. — То есть она предательница? Ты уверена?
Река покачала головой.
— Нет, не уверена.
— Ты видела, как она пела немцам?
— Пела?
— Ну, рассказывала, — вновь был вынужден пояснить Маус, а про себя подумал: предательница. Стукачка. Совсем как Кид Твист. Жаль, здесь нет гостиницы, из которой можно было эту Аннье вышвырнуть.
Но Река покачала головой.
— Нет, хотя я проследила за ней.
Их нагнала ватага голландских детей, и Река вновь взяла его за руку, давая знак, мол, иди вперед. Дорога вскоре перешла в улицу, отдельно стоящие дома уступили место целому их ряду, магазинам, а редкая телега на сельской дороге — оживленной мостовой и велосипедам. Еще пятнадцать минут, — и им в ноздри ударил запах рыбы и моря, и после того, как Река уточнила у какого-то старика дорогу, они вступили в район прибрежных складов. Впереди замаячили краны, и они, обогнув последний угол, вышли к пристани. Рыбацкие лодки рядами качались на волнах, привязанные веревками к бетонному причалу словно припаркованные автомобили.