– Я передумал, – заявил он. – Сейчас ты примешь душ, переоденешься, и я отвезу тебя к местному доктору. Не хочу, чтобы ты загнулась где-нибудь у меня под забором.
Он дал ей мыло, полотенце и впихнул в самодельную душевую кабину, повесив на деревянную перекладину толстый халат. Настя пустила чуть теплую воду, едва не завизжав от боли – царапины на лице, на локте, на коленях горели так, словно их прижигали каленым железом.
– Не знаю, во что тебя одеть, – заявил Самойлов, когда Настя появилась на веранде, волоча за собой длинные полы. – Поедешь так.
Она покорно полезла в его машину – босая и в мокром халате, с наскоро вытертой головой. Самойлов завел мотор, поехал по каким-то проселкам, и автомобиль прыгал на выбоинах, словно кенгуру. Насчет десятков километров безлюдья он преувеличивал. Минут через десять они въехали в большой поселок и остановились возле чистенькой больнички на две-три койки.
Настя никак не могла выбраться из машины, но Самойлов ей не помог, просто держал дверцу и ждал, пока она справится. Навстречу им вышел пожилой доктор, похожий на Чехова, одетый чин чином в медицинский халат.
– Привет, Олег Алексеевич! – поздоровался он и пожал Самойлову руку. – Что случилось у вас?
– Вот, женщину вчера собака укусила, теперь у нее жар.
– Идите, голубушка, сюда, – предложил доктор и широко распахнул дверь в белоснежный кабинет.
Он не стал разводить писанину, как ожидала Настя, а решил сразу же приняться за лечение.
– А что у вас с лицом? – спросил он.
– Еще с локтями и коленями, – буркнул Самойлов. – Она попала под машину.
– Не забудь сказать, кто меня сбил! – со слезами в голосе заметила Настя, глядя на него, как на фашиста.
Доктор живо повернулся к Самойлову:
– Так это вы ее сбили, Олег Алексеевич?
– Она хотела подзаработать и прыгнула мне под колеса.
– Он врет. – Взгляд Насти загорелся. – Я переходила улицу, а он несся на дикой скорости.
– Отлично, – подбоченился Самойлов. – Решила врать? Думаешь, тебе кто-нибудь поверит?
Он так взъярился, что в глазах доктора мелькнуло подозрение. Почувствовав это, Настя запахнула халат поглубже и заявила:
– И это не собака меня укусила, а он!
– Кто? Олег Алексеевич? – уточнил удивленный доктор.
– Слушайте ее больше! – вознегодовал Самойлов. – Я не кусаю женщин за задницы. Кроме того, я думаю, можно отличить след человечьих зубов от собачьих!
– Я не дам устраивать моей заднице экспертизу! – выплюнула Настя. – Я и так натерпелась от вас! Выше крыши, вот.
– И зачем, интересно, я тебя покусал? – насмешливо спросил Самойлов, сложив руки на груди.
– Ты меня домогался!
– А! Вот! Отлично. Дошли до самого главного. Так я и знал, что этим все закончится. Какая женщина не воспользуется случаем!
– Идите, милая, за ширму, – предложил доктор. – И ложитесь на кушетку.
Настя послушно удалилась, везя по полу хвост халата. Рукава болтались на уровне колен. Самойлов смотрел ей вслед убийственным взглядом. Доктор кашлянул и, понизив голос, спросил:
– А почему она в таком виде, Олег Алексеевич?
– Ее одежда испорчена, а для женщин у меня ничего нет.
– Так, может быть, вы пока пойдете и купите ей что-нибудь? Какое-нибудь платье. – В голосе врача было столько укоризны, что Самойлов рассердился еще пуще. Однако сдержался и спросил:
– Как вы думаете, док, какой у нее размер? Пятьдесят второй?
– Сорок шестой, – ответил тот. – Впрочем, можем спросить у нее.
– Не надо. Вы не представляете, что будет. Когда она узнает, что я согласился на платье, велит прикупить мне еще тонну всякой дребедени. В довершение всего пошлет в аптеку за прокладками и тальком для подмышек. Нет, док, не надо спрашивать, я куплю на глаз.
Отправившись в магазин, он приобрел длинный старушечий сарафан коричневого цвета с красными цветочками, резиновые шлепанцы и самое откровенное нижнее белье, какое только нашлось в отделе. Довольный собой, он принес покупки в больницу и передал за ширму. Зашуршала бумага, потом наступило молчание. Самойлов ждал, когда она завизжит, но ничего такого не дождался.
– Я сделал ей укол и наложил лекарство на… укус, – сказал доктор. – Вы должны хорошо за ней ухаживать, Олег Алексеевич. Вот рецепт, купите в аптеке мазь. Когда будете менять повязку, прикладывайте мазь к ране. Ею же можете обрабатывать и царапины.
– И когда она заживет? – с подозрением спросил Самойлов. – Вся? Целиком?
– Давайте договоримся так. Я заеду к вам в коттедж послезавтра вечером, все равно еду мимо. Думаю, к тому времени можно будет сказать что-то определенное.
– Послезавтра?! – потрясенно переспросил тот.
– Попоите ее куриным бульоном. И следите за температурой. Кстати, как ее зовут?
Самойлов мрачно посмотрел на доктора и пожал плечами:
– Понятия не имею.
В этот момент Настя как раз появилась из-за ширмы. Самойлов самодовольно усмехнулся. Сарафан оказался слишком длинным, а шлепанцы слишком большими. Жаль, он не видел, как смотрится на ней нижнее белье. Однако, судя по всему, у него еще все впереди – ему придется менять ей повязки. С ума сойти!
– Как тебя зовут? – спросил он, когда они ехали обратно с мазью и засунутой в пакет курицей.
– Анастасия.
Самойлов долго думал, какое бы уничижительное прозвище образовать из Анастасии. Настька? Она сразу поймет, что он специально. Настюха? Слишком ласково. Настена? Это даже нежно. Настасья? Пожалуй, Настасья. Ни рыба ни мясо.
Когда они приехали, Настя вылезла из машины и, глядя Самойлову в глаза, совершенно серьезно спросила:
– Я буду спать в сарае?
– Можешь занять диван, – процедил тот. – Конечно, если не боишься, что я снова буду тебя – как ты там выразилась? – домогаться.
– Послушай, у меня большие неприятности, – твердо сказала Настя. – Мне пока некуда идти. Ты совершишь благородный поступок, если предоставишь мне кров. Ненадолго.
– Конечно предоставлю, – сердито ответил тот. – Иначе док настучит на меня в ментовку. Ты ведь этого и добивалась, верно?
Настя ничего не ответила, вошла в дом и спросила:
– Можно, я полежу?
Видимо, ей и в самом деле было плохо. «Господи, она превратила меня в какого-то монстра!» – подумал Самойлов неприязненно и принялся мыть посуду.
– Я есть хочу, – неожиданно заявила Настя с дивана.
– Сейчас сварю курицу, – буркнул он.
– Я очень хочу, – пожаловалась та. Она сдерживала целое озеро слез. Это стало понятно даже такому бесчувственному чудовищу, как Самойлов.