― И что вы с ними делаете?
― Ничего. Они живут в специальном доме. За ними по очереди ухаживают родственники и те, у кого есть свободное время. Я тоже иногда прихожу с ними поиграть.
Изумлению Олега не было границ, и он остановился.
― Что? — спросил его Илья. — Что-то не так?
Олег ощутил странную боль в груди, от которой почему-то зачесались глаза. В Лакедемоне такое посчитали бы слабоволием, но юноша чувствовал, что потерял ориентиры. Образ жизни, с рождения до вчерашнего дня принятый как единственно возможный, оказался неправильным, дал трещины и рассыпался. Но значило ли это, что у нуклеаров все без изъянов?
― Ничего, — вздохнул Олег и побрел дальше, — в Лакедемоне очень много детей умирает при рождении. Очень много.
― Понимаю. Вы живете, но не выживаете, — произнес Илья с мудрой интонацией, непонятно откуда взявшейся у такого юнца.
Вскоре они вышли на площадь, окруженную со всех сторон многоквартирными домами. В середине ее росли высокие деревья неизвестного вида, выше и пышнее, чем голубые ели, что стояли возле Дворца Собраний в Лакедемоне.
― Это роща Бессущностного, а вон там его монумент, — указал Илья рукой. — Ты ничего особенного не чувствуешь?
Олег посмотрел в ту сторону. Действительно, на постаменте стоял лысый мужчина с бородкой, одетый не то в плащ, не то в какую-то накидку.
― Много у вас монументов, — заметил Олег.
― Да, у этого города много покровителей, — согласился Илья, — а вот дом, в котором я живу. Он весь мой. Но я занял только одну квартиру. Зачем мне больше? А ты если захочешь, сможешь выбрать любую другую, или будем вместе, так веселей.
Они поднялись на второй этаж, Илья открыл дверь.
― Печь разжигать долго и хлопотно, так что, если ты хочешь покушать, то могу дать холодное...
― Нет, не надо, — перебил Олег. — Просто покажи, где можно прилечь?
― Вот, — Илья взял за руку Олега и потащил в темноту. — Ты спи, я приду позже. У нас сейчас ночное бодрствование.
― Что такое «ночное бодрствование»?
― Судья Дрожжин говорит, что у нуклеаров цикл жизни другой. Более длинный, поэтому иногда мы спим ночью, а иногда днем. Но ты, как все старшие, должен спать ночью. Вот и кровать, укладывайся. Могу дать одеяло, хотя ночь теплая.
― А твои родители, здесь? — прошептал Олег, нащупывая подушку.
― Нет. Мы все живем отдельно друг от друга, — Илья остановился. — Я посвящен Бессущностному, мама из клана Творца, а папа из клана Сказителя.
Олег хотел спросить, что это за странные названия такие, но, уже последние слова Ильи слышались невнятно: события дня хороводом кружились перед глазами, а в отдалении маячили мрачные фигуры трех убитых сограждан. Адская усталость навалилась на сознание, перенасыщенное впечатлениями последних суток. Меньше чем за полминуты, едва спина соприкоснулась с матрацем, новоявленный нуклеар заснул.
* * *
Аня открыла глаза, чувствуя себя более усталой, чем накануне вечером. Зарешеченное окошко давало тусклый свет, впрочем достаточный, чтобы разогнать мрак в полуподвальном помещении. Сюда ее привели вчера и заперли одну, а куда дели Артура — приходилось только гадать. «Уже день», — сообразила девушка. Настил, на котором она спала, был сложен из коричневых веток, а от жесткого тюфяка неприятно тянуло прелой травой. Аня села, потянувшись. Вчерашний день вспоминался как какой-то дикий сон. Вот она, поддавшись нелепому импульсу, решает отправиться в погоню. Зачем? Сама не знает. Да, ей осточертели гулянки Артура, да, она никак не может родить ребенка, да она ненавидит своего свекра Антона. Но нужно ли было из-за этого очертя голову кидаться в опасную неизвестность?
«Как глупо! — подумала девушка, притянув колени к груди. —Я всегда поступаю глупо!»
Вчера ночью ей было наплевать на свою жизнь, она жаждала смерти для себя и своих спутников. Вчера ночью бытие текло в ином измерении. А что сегодня? Сейчас умирать совсем не хотелось, хотя положение было отчаянным: она фактически предала идеалы Лакедемона. Сознательно повела товарищей в ловушку, сдалась в плен и заставила сделать то же самое мужа. И во имя чего все это? Что изменится в ее жизни? Она научится рожать живых детей? К ней здесь будут лучше относиться, чем в Лакедемоне? Или, быть может, Олег защитит ее? На что она надеялась? На детскую влюбленность парня, который сам среди этих уродов на птичьих правах?
«Лучше бы он мне пулю в голову пустил, а Николай остался жив! Правду отец говорил: баба — дура не потому, что дура, а потому, что баба», — Аня уткнулась лицом в колени.
Вспомнилось пленение и унизительное раздевание перед двумя девками, одна из которых вообще была какой-то черномазой. И еще, сучка, улыбалась, бесстыдно рассматривала ее тело... Дрянь!
Вспомнились глаза Артура — по-детстки испуганные глаза взрослого воина. Какой он все-таки трус! Она всегда это подозревала, хотя в Лакедемоне под крылышком у папы можно пальцы гнуть.
Вспомнилось, как их вели, безоружных, по улицам. Как запихнули в этот поганый подвал. Посиди, мол, тут до утра, а завтра разберемся с тобой. Что теперь будет? Пытки? Унижения? Изнасилования? Отец наверняка так и поступал во время легендарных новоазовских походов.
«Валя, Валя...» — почудился Ане хрип умирающего мужчины, тянущего руку к уже мертвой беременной жене. Девушка сморщилась и постаралась отогнать жуткое видение, а потом осмотрелась внимательнее. Голые стены, пустой потолок, массивная металлическая дверь и толстая решетка на окне, до которой все равно не допрыгнуть. Захочешь повеситься — еще вопрос, как это сделать.
Вдруг послышались шаги.
«Так скоро! Уже пришли мучить? — мелькнуло в голове Ани, вскочившей на ноги. — Ну, посмотрим!»
Скрипнули петли, в дверях показалась девушка. Та самая, бесстыжая черномазая сучка, которая вчера проводила досмотр. Не долго думая, издав яростный крик, Аня бросилась в атаку.
Через несколько минут отчаянной борьбы, буравя взглядом обступивших ее тюремщиц, Аня сидела на полу, прислонившись к стене. Распухшая губа кровоточила.
Темнокожая девушка, присев на корточки, улыбнулась и вкрадчиво спросила:
― Скажи, а у вас там все такие психованные?
Аня заглянула в пронзительно-синие глаза с кошачьими зрачками и недовольно пробурчала:
― Тоже мне доблесть, вчетвером на одну напасть.
― Это мы на тебя напали? — нуклеарка подняла брови. — А по-моему, все было в точности наоборот... у меня, между прочим, теперь плечо болит.
― Так тебе и надо, — надула губы Аня, отчего выражение на ее лице приобрело трогательно-комичный вид.
― Мы еду принесли, — обидчица указала ладонью на разбитую тарелку и раскиданные вареные картофелины возле двери, — теперь ешь с пола или оставайся голодной.