— Держите Marrano! — пронзительно визжал он. — Принесите мне его договор с дьяволом!

Из этого я сделал вывод, что он требует в качестве трофея мой орган. Наученный воспринимать мир с точки зрения символики, я, разумеется, задался вопросом, не хотят ли доминиканцы раз и навсегда лишить нас возможности размножаться.

Аллея была пуста. Спрыгнув вниз, я перелез через низкую стену, окружавшую двор сеньора Пинту. Как я и предполагал, дверь на кухню была выломана. Дом напоминал руины. Через кухню я выбрался на угол улиц Святого Петра и Адики. Дом Фарида был на другой стороне улицы. Я одним прыжком вскочил на стену, спрыгнул во двор и вбежал в нашу кухню.

В подвал я спускаться не стал. Выяснив, что мне удалось оторваться от преследователей, я снял крышку потайного дна сундука, стоявшего в комнате дяди Авраама и тети Эсфирь, и вытащил засушенный пузырь угря с несколькими монетами, отложенными на случай крайней необходимости. Несколько минут я ждал, пока крики на улице Храма не утихнут. Затем, когда единственное, что я мог расслышать, это стук собственного сердца, я отправился к реке. На берегу, в синей шлюпке, сидел рыбак, которого я наблюдал там с самого детства, но ни разу не разговаривал. Он резал головку сыра ржавым ножом. Старый, около пятидесяти, коренастый, с загорелым сухощавым лицом и серыми глуповатыми глазами. Когда он посмотрел на меня, я протянул ему монету и кивнул на запад, вниз по реке: как только я выберусь за ворота, то пройду пешком восемь километров до винодельни Самсона Тижолу.

Рыбак кивнул, сделал несколько гребков в мою сторону и выровнял лодку вдоль берега.

— Мне нужно выбраться из города, — сказал я ему.

Соблазненный двумя медными монетами, отдуваясь и бранясь, рыбак вывел шлюпку на середину реки, примерно в трехстах метрах от берега. Над большим пальцем у него на правой ноге сероватую раскисшую от воды кожу разъедала воспаленная красная язва.

— Краб укусил, — проворчал он. — Никак не заживет.

Протиснувшись между двумя большими рыбацкими лодками и обойдя галеру с красным португальским крестом, он разворачивал лодку, пока не поймал течение. Теперь он греб размеренно, и мощные стены Лиссабона быстро удалялись, превращаясь в узкую ленту, обрамляющую церковные башни, отделяющую их от пригорода. Он бросил якорь возле каменистого берега и поднял руку, желая мне удачи.

Я кивнул в знак благодарности, закатал штанины и полез в ледяную воду.

На берегу ко мне подошли два пилигрима в остроконечных шляпах, идущие из Андалусии в Сантьяго де Компостела. Они спрашивали, где поблизости может быть таверна. Я притворился, что не понимаю их языка, и пошел прочь.

Глава VII

Двумя часами позже Рана, жена Самсона, открыла передо мной дверь. На руках она держала новорожденного малыша, Мигеля, тот сосал ее грудь.

— Бери… о, Господи, ты жив! Входи!

Она схватила меня и затолкала в дом, заперев дверь на тяжелый засов.

— Просто не верится! — улыбнулась она.

Мы поцеловались, и я погладил малыша по жидким волосикам. Он был еще совсем кроха, и глазки его были закрыты так плотно, словно он никогда не собирался их открывать.

— Какой хорошенький, — сказал я.

Вряд ли кому-то пришло бы в голову сказать женщине, впервые ставшей матерью, что ее ребенок будет похож на белку, пока ему не исполнится, по крайней мере, месяц.

— Хорошенький? — изумилась Рана. — Ты, видно, опять слишком долго медитировал.

Она попыталась улыбнуться, но в глазах стояли слезы. Она опустила глаза, одинокая и отчаявшаяся, и я понял, что и Самсон исчез в христианском шторме.

Мы сели у очага.

— Как ты узнала о погроме? — спросил я.

— Соседи приходили предупредить меня.

— Может быть, нам надо уйти отсюда вместе? Вернуться к…

— Ты же знаешь, я не могу, — прервала она.

Чтобы защитить себя от опасностей Другой Стороны, Рана не должна была выходить из дома первые сорок дней после рождения Мигеля — по количеству лет, которые евреи скитались по пустыне, и дней Всемирного Потопа.

— А когда ты видела Самсона в последний раз? — спросил я.

— Я не слышала ни слова о нем с воскресенья. Он ушел в Маленький Иерусалим за тканью для… — Она кивнула на Мигеля. — Он собирался зайти в лавку Симона Эаниша. Ты не видел его, не слышал ничего? Не говорил с Симоном?

— Нет, ничего. Но я не думаю, что это сделал Симон.

Она повернулась лицом к стене, шепча молитву.

— Но, возможно, — сказал я ей, — он нашел безопасное укрытие. Самсон всегда был умным. И внушительным. Наверняка распугал не один десяток христиан. В детстве я и сам его боялся. Он еще может вернуться.

Я взял ее за руку, чтобы поделиться своей уверенностью, и понял, что на деле пытаюсь убедить самого себя в том, что Иуда цел.

— Нет, — ответила она. — Если бы он был жив, он уже вернулся бы домой.

— Может, он прячется.

— Самсон прячется? Бери, человек, ставший отцом впервые за пятьдесят семь лет, не прятался бы, зная, что жизни его малыша грозит опасность.

Рана была из тех немногочисленных людей, которые не хотели лгать себе. Именно поэтому многие считали ее агрессивной, даже бессердечной. Она смиренно кивнула, провела свободной рукой по вьющимся каштановым волосам.

— Если теперь мне придется самой… — Она умолкла, закусила губу, сдерживая слезы. — Все ест и спит, — сказала она про Мигеля, пытаясь выдавить улыбку.

Ее сосок выскользнул у малыша изо рта, и она вернула его обратно, когда он беспокойно зашевелил ручонками. Он принялся сосать с уютным, довольным звуком Рана взглянула на меня глазами, полными надежды.

— Бери, а про моих родителей ты ничего не знаешь?

— Ничего. Прости. Я должен был выяснить перед приходом. Я не подумал.

— Не страшно. Думаю, они придут, когда смогут… если смогут.

— Рана, я заходил в прошлую пятницу за вином. Я взял бочонок и оставил записку.

— Да, мы догадались, что это был ты — по маце. — Она погладила меня по руке. — Как успокаивает мысль, что некоторые вещи не меняются. Наверное, я спала. Я мало сплю. Но когда это происходит, для мира я перестаю существовать. Только если Мигель плачет. Тогда будто охотник пускает стрелу прямо в сердце.

— Слушай, а письмо, которое я тогда оставил, все еще цело?

— Ну конечно, — ответила она. — Это важно?

— Мне нужно его прочитать. Может быть, дядя что-то сказал Самсону… Где оно?

— С рождением Мигеля я стала совсем рассеянной. Но я уверена, оно где-то в спальне.

— Посмотрим?

— Подержи, — сказала она, передавая мне Мигеля.