— Он знает и уже извинился. Но он прав. Если мы не появимся завтра на съемочной площадке, возникнут вопросы. Меня даже могут уволить. Репортеры начнут интересоваться, что случилось. И как, по-твоему, я буду играть в эту дурацкую игру, если поднимется шумиха?
У Энди делается несчастный вид, но он знает, что я права. И я действительно права. Я не подумала об этом раньше, но мне придется объединить необходимость спасти свою жизнь с тем, чтобы ничего не менять в ней и жить как прежде.
— Иди, — говорит он и показывает на листок с подсказкой, касающейся «Китайского квартала». — А я над этим поработаю.
Я киваю и направляюсь в сторону прихожей и лестницы. По дороге я прохожу мимо больших часов моего дедушки. Уже десять часов вечера. Съемки начнутся в пять утра.
За это короткое время я должна понять, что мне делать с одним коротким сообщением: «Яд доставлен».
Проклятье.
Мое время действительно истекает.
Внутри у меня все сжимается, и я не знаю, от чего — от страха или от яда. Впрочем, сейчас это не имеет принципиального значения. В любом случае я должна вырвать свое спасение из лап врага.
— У меня нет на это времени, — говорю я, поднимаясь по лестнице. Захожу в спальню и закрываю за собой дверь. — Я по-прежнему не понимаю, что означает идиотская подсказка, а завтра утром мы действительно должны явиться на площадку.
— Если нам вместе удастся ублажить папарацци, Тобайас простит тебя за то, что ты пропустишь съемки.
— Мы не будем вместе, — говорю я. — Потому что ты не станешь мне помогать.
— Я тебе уже помогаю, — отвечает он.
— Нет. — Мне невыносима даже мысль о том, что с ним случится беда. — Мы же уже обсуждали это.
— Ты разобралась с подсказкой?
Я колеблюсь, прежде чем ответить.
— А я разобрался.
Я делаю шаг назад и плюхаюсь на кровать.
— Ты серьезно?
Я знаю, что должна немедленно повесить трубку. Если я его выслушаю, Блейк будет в опасности. Я не знаю, как мой мучитель об этом узнает, но уверена, что узнает. И мне совсем не хочется рисковать.
— Совершенно серьезно, — говорит он.
— Я отключаюсь…
— Особняк Грейстоун, — быстро произносит он.
Я закрываю глаза. Эгоистичное облегчение перекрывает страх и ярость оттого, что он не хочет держаться в стороне от этого кошмара.
— Деви? — осторожно спрашивает Блейк.
Он боится, что я отключусь, боится, что я уже отключилась. Я понимаю, что могла бы это сделать. Просто молча закрыть телефон и спуститься вниз. Если повезет, с ним ничего не случится. И может быть, он поймет, что я не шутила, когда отказалась от его помощи.
Однако я не могу этого сделать. В горле у меня пересохло, и я сглатываю.
— Я проверяла, — говорю я. — «Китайский квартал» там не снимали.
— Неважно, — возражает он мне, и я слышу в его голосе возбуждение. — Все равно подходит.
— Каким образом?
— «Дом, но не жилище, хотя используется за деньги», — цитирует он. — Там снимали сцену большого приема из «Смерть ей к лицу». Особняк сдается за деньги. Сейчас он только так и используется.
— Ага, я знаю, — говорю я.
Особняк Грейстоун — это сорок тысяч квадратных футов в помпезном стиле тюдор. Но он потрясающий, огромный и одновременно вызывающий благоговение, с великолепной территорией, открытой для посещения публики.
— Но в «Китайском квартале» его не использовали. По крайней мере, я его там не видела.
— Это подсказка, Деви. Не прямой перевод. О чем, в общих словах, говорится в первой части загадки?
Меня раздражает его тон, и я сердито заявляю:
— Если знаешь ответ, Блейк, просто скажи его мне. На случай, если ты забыл, часы продолжают тикать. У меня нет времени на двадцать вопросов.
— Ты ведь помнишь «Китайский квартал»? Ты видела его дюжину раз, — продолжает Блейк, не давая мне вставить слово. — Где Джек нашел очки?
— В пруду с рыбками, — говорю я. И вдруг до меня доходит. — Ой!
— Ты поняла?
В его голосе я слышу возбуждение и не могу сдержать собственной радости. Он прав. Иначе и быть не может.
Я отключаюсь, но только после того, как заставляю Блейка дать мне слово, что он не поедет в особняк и вообще будет держаться от всего этого подальше. Я не хочу, чтобы он пострадал, и боюсь, что минуту назад мы с ним нарисовали у него на груди большую красную мишень.
Я говорю себе, что не должна сейчас об этом думать. Мое дело — следовать за подсказками. Если я спасу себя, то спасу и Блейка.
Сбежав вниз по лестнице, я обнаруживаю Энди за кухонным столом. Он пьет диетическую колу и нажимает на кнопки своего «Трео». При моем появлении он поднимает голову и устало улыбается.
— Нерон, который развлекается, когда горит Рим, — бормочет он.
— Э-э? — говорю я, призвав на помощь все свое красноречие.
Он показывает на телефон.
— Работаю. Отвечаю на электронные письма. Делаю самые обычные вещи.
Я собираюсь что-нибудь сказать, но он меня опережает.
— Послушай, Деви, — говорит он очень серьезно, — насчет того, что произошло…
— О, Энди…
Увы, но я не успела придумать, что сказать ему. Что-нибудь в таком духе: «Это было ошибкой, мне очень жаль, я не хочу вводить тебя в заблуждение»… Я делаю глубокий вдох и бросаюсь с головой в омут, надеясь, что нужные слова придут сами.
— Мы просто…
— Мне не следовало это делать, — говорит он, и я закрываю рот, не в силах поверить, что это говорит он, а не я. — Сейчас мы должны сосредоточиться на игре. Сейчас самое главное — сохранить тебе жизнь.
Я растерянно молчу, потому что это не совсем то, что я хотела от него услышать. Мне хотелось бы разом покончить с этим недоразумением. А Энди, судя по всему, желает отложить обсуждение до лучших времен. Однако он прав. Один короткий поцелуй — даже в сочетании с его дикими фантазиями о том, что между нами пробежала какая-то искра, — не имеет ни малейшего значения перед лицом опасности, которую представляет для нас игра.
Разговор может подождать.
А вот подсказка — нет.
— Мне кажется, у меня есть ответ, — говорю я. — Я про подсказку.
— Правда? — Энди поднимает брови и смотрит на телефон у меня в руке. — Ты не обсуждала это с…
— Нет, — с легкостью вру я. — Мы разговаривали про завтрашние съемки. Про сценарий. Потом возникла какая-то деталь, у меня в голове что-то щелкнуло и…
— И что?
— Особняк Грейстоун, — говорю я. — Там есть пруд с декоративными рыбками. Наша следующая подсказка там.