— Мама, Даниэль — очень меткий стрелок. Ты бы видела негодяя, в которого он попал камнем. Все вокруг было залито кровью…

Мама подняла руку.

— Избавь меня от подробностей, Джон. — Она повернулась к Даниэлю. — Должна сказать тебе, что это было очень смело с твоей стороны, и я не забуду этого. И хочу, чтобы ты знал: если ты верный и преданный друг моему сыну, тебе всегда будут рады в этом доме. За это я могу поручиться.

Мамин голос дрожал. Она сделала большой глоток чая, чтобы успокоиться.

— Прошу прощения, если смутила вас, — мягко добавила она. — Давайте попробуем бисквит, надеюсь, он вам понравится.

Даниэль сжал в кулаке вилку и с отчаянной сосредоточенностью начал пилить бисквит ножом. Я посмотрел на маму, она незаметно покачала головой, — это означало, что я не должен замечать дурных манер друга.

— А твои бабушка и дедушка живут здесь, в Порту? — спросила она.

Даниэль оторвал взгляд от тарелки.

— Бабушка и дедушка?

— Да, ты часто с ними видишься?

— Нет, нечасто.

— Они живут недалеко?

— Нет, далеко.

Даниэль продолжил кромсать торт. Мама поглядывала на меня украдкой, и я понял, что она знает правду. Либо ей рассказала сама сеньора Беатрис, либо до нее дошли слухи о родстве прачки и моего друга. Я мог поспорить, что она пыталась понять, известно ли мне что-нибудь. Отчаявшись управиться с ножом и вилкой, Даниэль рукой запихнул в рот огромный кусок бисквита, и крошки крема упали на стол. Я был уже готов отвлечь мамино внимание от моего друга, засыпав ее градом вопросов о приготовлении бисквитов, но она, должно быть, решила, что я собираюсь отругать Даниэля. Она постучала по столу и сурово посмотрела на меня, удерживая от этого шага.

Но Даниэль заметил наши тайные взгляды. Он смутился, прикусил губу и положил бисквит обратно на тарелку. И тогда, впервые на моей памяти, мама взяла свой кусок рукой и отправила его в рот. Более того, к моему крайнему изумлению, она облизала кончики пальцев.

— Мм-м… Как вкусно, не правда ли, Даниэль? Когда прикончишь свой кусок, можешь взять еще. Кушай на здоровье.

Он улыбнулся, затем вытянул лицо, и стал еще больше похож на черепашку, и это рассмешило маму. Я выразил мысль, что пора начинать рисование.

— Только не в этой одежде, — остановила нас мама, погрозив мне пальцем. — Сынок, надень свой старый комбинезон, а из сторожевой вышки я принесу что-нибудь для Даниэля.

— Из сторожевой вышки? Ты уверена, что отважишься подняться туда?

Так мы называли наш чулан. Попасть в него можно было по железной винтовой лестнице из коридора второго этажа. Он выделялся огромным восьмиугольным окном из красного и желтого стекла в крыше, из которого открывался чудесный вид на Порту, но оно, к сожалению, пропускало влагу. На днях я обнаружил там мертвую ящерицу, утонувшую в луже.

Мама скрестила руки на груди и сердито посмотрела на меня.

— Джон, ты, наверное, считаешь меня кисейной барышней. Должна сказать тебе, что в твоем возрасте я часто вела себя почти так же отвратительно, как и ты сейчас. — Она показала мне язык и засмеялась.

Я должен быть благодарным маме за то, что она так легко держится в нашем обществе, но дети, как правило, стыдятся странностей своих родителей. Когда мы с Даниэлем остались вдвоем, я извинился за мамино поведение. В ответ он хлопнул меня по животу.

— Да у тебя лучшая в мире мать, идиот!

Глава 6

Какое-то время мама стояла в дверях и наблюдала за нами, пока мы раскрашивали фигурку дятла в патио. Находясь в счастливом неведении относительно намерений Даниэля, она была спокойна, что мы не проказничаем. К счастью, я и сам не знал ничего о планах друга, иначе у меня бы возникло искушение признаться в нашей предполагаемой злой выходке. Я никогда не думал, что могу сделать что-то красивое своими руками, но уже через несколько часов мы создали потрясающие фигурки сокола, щегла и крапивника.

Мы самозабвенно предавались этой работе до двадцать второго июня; до нашей тайной встречи с лысым торговцем птицами на рассвете у трактира Дуэро оставалась одна ночь, и у нас было двенадцать птиц. Мама пришла в сад посмотреть на наши творения, когда они были уже почти закончены. Она улыбнулась от удивления, прикрыв руками рот, и даже ничего не сказала по поводу краски на наших руках и комбинезонах.

— Вы самые одаренные мальчики, которых я когда-либо знала, — гордо сказала она.

— Остается одна проблема, сеньора Стюарт, — заметил Даниэль. — Их нужно посадить на жердочку.

Мама предложила вбить по два коротких гвоздя в живот каждой птице, вместо ног, а затем скрепить их зажимами из проволоки.

Получив наше согласие, она отправилась за материалом для нас.

Закончив, мы попробовали усадить дрозда на мамин указательный палец. Он прекрасно держался. Мы подарили птицу маме, и у нас осталось одиннадцать чучел. Мама поцеловала меня, затем Даниэля. В какой-то момент мне показалось, что грязное лицо и ногти моего друга тяготят ее, словно его присутствие напоминает ей о каком-то горе из ее прошлого, о котором мне ничего не известно. Так или иначе, она питала к Даниэлю самые нежные чувства.

На следующее утро, на рассвете, я проскользнул в кабинет отца, достал его чернильницу и перо и написал маме записку, сообщая, что иду на каровое озеро и прошу ее не беспокоиться. Совсем как взрослый, я выводил изящные крючки и завитушки, и, конечно, надеялся, что мама поверит мне хотя бы уже потому, что записка написана каллиграфическим почерком. Такими поступками, я, девятилетний ребенок, испытывал мамино терпение… Должен признаться, что у нее были веские основания навсегда приковать меня к металлической стойке в своей ванной, точно так же как поступила ведьма с моим отцом, превратив его в жабу.

Я оставил записку на кухонном столе и поспешил к трактиру Дуэро на встречу с Даниэлем. Когда я прибыл на место, его еще не было. Спустя десять минут я заметил его, мой друг устало поднимался вверх по улице, неся мешок из-под муки с раскрашенными чучелами птиц.

— Эй, ты уже здесь! — воскликнул он, увидев меня.

Меня переполняло радостное возбуждение, и хотя Даниэль махнул мне, чтобы я оставался на месте, я не смог удержаться и помчался ему навстречу. Даниэль игриво похлопал меня по макушке, и мы рассмеялись.

От него сильно пахло луком; на завтрак он иногда ел распаренные в кипятке ломтики черствого хлеба. Я предложил ему яблоко, которое стащил из вазы для фруктов, но он покачал головой.

— Мой желудок в скверном состоянии, — нахмурился он.

Затем он открыл рот и дыхнул на меня. Я зажал нос, а Даниэль начал излагать мне свой план. Представив себе гнев родителей, я сразу преисполнился серьезных сомнений, но промолчал, не желая портить план. Пока я осматривался, показалась крытая повозка торговца птицами. Подгоняя лошадей криками, он подъехал к трактиру и вместе с женой зашел внутрь.