– Я знаю, где он работал, но соваться туда опасно.
Виктор долго рассматривал меня, медленно цедя из бокала вино, потом отставил его в сторону и произнес:
– Знаешь что, Отто, бросай ты все эти игры к чертовой матери. Уже пора. Что рассказать внукам, у тебя есть с горой. Займись чем-нибудь приличным. Открой бизнес. Я помогу.
Я покачал головой и произнес:
– Не могу. У меня друг в тюрьме.
– И что, это так мешает?
– Ты не понимаешь. Это Холст. Он в Вечности. Ты сам сидел, но пожизненное – это совсем другое!.. – Я покачал головой. – Он никогда оттуда не выйдет. И он невиновен.
– Как же так случилось? – Виктор достал сигареты и закурил.
– Глупая случайность. Его опознал полицейский. Теперь мне надо доказать невиновность Холста.
– И это опасно, – утвердительным тоном произнес Виктор.
– К сожалению, – сказал я.
– Ладно, я дам тебе одного человека. Видавский Евгений Карлович. Больше известен под кличкой Эмигрант. Друг моего отца. Отец когда-то здорово его выручил. Эмигрант до пятьдесят третьего жил в Париже. Родился в семье эмигрантов. Когда родители умерли, решил вернуться в Россию. В те послевоенные годы народ еще возвращался. Война ведь многих раскидала по миру. Так что его желание вернуться на родину на фоне этого не казалось чем-то экстраординарным. Вернуться-то он вернулся. И с одной стороны, ему повезло. В Советской армии он не состоял, в плен не попадал и по этой причине не поехал в лагеря, как многие другие. Но вот с работой вышла неувязка. Он закончил во Франции университет. Какая-то редкая специализация. В общем, у нас ничего подходящего для него не нашлось. К тому же человек оттуда. Но Эмигрант блестяще играл в преферанс. И однажды случай свел его с моим отцом. Папа мой тоже грешил этой игрой. Меня, правда, тогда еще не было.
Преферанс игра длинная, это не очко, но тем не менее кое-какие деньги заработать можно было. Особенно если играть не в одной компании, а в нескольких. Отец вошел в положение Эмигранта и начал знакомить его с людьми. В конце концов вышло так, что последний практически стал знать весь мирок московских преферансистов. Сейчас он почти не играет, живет замкнуто и редко кого принимает, но человеку от меня он дверь откроет. Моментами он бывает болтлив. Придется слушать, иначе старик обидится и замкнется.
Это была пятиэтажка сталинской постройки. Я поднялся по широкой лестнице на четвертый этаж и позвонил. Мне долго не открывали. Потом откуда-то из самой глубины квартиры послышались неторопливые шаги, клацнул замок, и на меня через цепочку уставился слезящийся бесцветный глаз.
– Здравствуйте, я Отто. Виктор звонил вам…
Дверь закрылась и снова открылась, теперь уже на полную ширину. Передо мной стоял сухой ветхий старик в белоснежной рубашке и черных хорошо отутюженных брюках.
– Проходите!
Я вошел, протянул ему бутылку шардоне и заметил в глазах старика одобрение.
– Вы когда-нибудь бывали во Франции? – спросил он, жестом приглашая меня пройти в квартиру.
– Я там сидел, – ответил я, входя в зал.
– Сидели? – не понял Эмигрант.
– Да. Отбывал пожизненное.
– И что, уже отбыли? Поздравляю! – В голосе старика слышалась ирония. – Неплохо выглядите для такого срока.
– Сбежал!
– О! – со значением произнес старик. – За что я ценю Виктора, он никогда не присылает мне ординарных людей.
Я промолчал.
Эмигрант принес бокалы и открыл бутылку. Мы сели за стол.
– Так что же вас интересует? – спросил он.
– Один человек. Он большой любитель преферанса. Хорошо играет. Фамилия Меркулов. Работал в «Проект-Инвест» начальником безопасности. На вид лет пятьдесят пять – шестьдесят.
– В мире преферанса молодых нет. Он, по сути дела, умирает, – произнес Эмигрант. – А должностями мы редко интересуемся, все больше по имени-отчеству. Этика, знаете ли.
– Почему нет молодых? – спросил я.
Старик долго молчал, потом разлил вино по бокалам, молча чокнулся со мной, выпил и вдруг заговорил:
– А почему сейчас невозможно смотреть кино, почему нет любви, но есть секс, почему это стадо, которое именует себя актерами, не играет, а топчет тебе душу? И после очередного сериала или книжонки у человека в голове так, словно туда дерьма наклали, и ему хочется не воспарить, а сигануть в окно и брякнуться башкой о мостовую, чтобы это дерьмо вылетело хотя бы вместе с его мозгами. Почему слово «честь» вышло из обихода?
– Зато есть слово «престиж», – сказал я.
– Вот! – поднял палец Эмигрант. – Хорошо, что вы это понимаете. – Престиж! Величайшая химера человечества! Вот потому игра и сходит на нет. Ведь что такое преферанс? Это, в первую очередь, стиль, разумеется и азарт, и даже страсть. Благородная игра для благородных людей. А вы часто встречаете сейчас благородных?
– Ну сейчас играют в гольф, – осторожно вставил я.
Старик скривился:
– Сплошное обезьянничество и бизнес, и опять же престиж. Разве гольф может принести русскому человеку удовлетворение? Это же нечто поверхностное. Я думаю, если русский, который играет в гольф, хорошенько покопается в глубине себя, то с удивлением обнаружит там острое желание дать кое-кому по шее этой клюшкой, которую он держит в руках, обложить матом все это поле и кретинов, что на нем собрались, и уйти. Бедная русская душа. Раньше ее волокли в оперу, и она там спала, не найдя удовлетворения, теперь ее тянут на гольф.
Старик разошелся не на шутку. Я терпеливо ждал. Наконец он замолчал, отпил из бокала вина и произнес:
– Однако мы ушли в сторону. Что вы еще можете сообщить об интересующем вас человеке, кроме фамилии и места работы. Если он хорошо играет, я должен его знать.
Я пожал плечами.
– Да, негусто, – произнес Эмигрант. – Вы подумайте еще, может, какая мелочь?
– Он любит абсент, – сказал я, не особо надеясь, что это поможет.
– Что же вы сразу не сказали, – произнес старик.
– Я думал, чепуха…
– Это не чепуха. Это привычка. Потребность. По ней вполне можно найти человека, даже не зная имени, – старик на некоторое время задумался, а потом произнес: – Абсент пьют в двух местах. Ну первое отпадает, потому что приличный игрок там не задержится. Играют не ахти. А вот в другом даже очень возможно.
– Они что, совмещают игру и распитие абсента? – удивленно спросил я.
– Разумеется! – произнес старик.
– Странное сочетание – абсент и преферанс.
– Это великолепное сочетание! Игра сразу приобретает некий таинственный и даже мистический оттенок.
– Но, говорят, он вреден.
– Много чего говорят. Говорят, что Ван Гог отрезал себе ухо и дошел до самоубийства именно под влиянием абсента. Но с такой жизнью, как у него, вполне можно было спятить и без этого.