Свекровь понесла Людвига мыть лапы, Ираида Яковлевна, заняв половину кухонного диванчика, расположилась за столом.
Первый вопрос, ради приличия, был о Мише.
— Мишенька пишет?
— Звонит, Ираида Яковлевна.
Я стояла спиной и наливала кипяток в заварочный чайник.
— Соскучилась?
«Миша умный, добрый, чуткий, нежный…»
— Очень.
— А этот… сосед, — Ираида Яковлевна дернула тремя подбородками в сторону стены, — знает, что ты замужем?
Начинается.
Наших невест надо называть, увы, вдовами. Но язык не поворачивается, особенно если речь идет об Ираиде Яковлевне. Невероятно колоритная свежая старуха.
Муж Ираиды Яковлевны весь дипломатический срок «мотал» в странах Юго-Восточной Азии. Население в тех краях круглогодично ходит в шортах, сланцах и шляпах, напоминающих перевернутые фруктовые блюда. Моду на шелковые, в драконах, веера из Юго-Восточной Азии в наш двор занесла Ираида Яковлевна.
Кто-то благодарный из бывших подчиненных ее покойного мужа привез вдове в подарок шикарный золотистый веер с красно-синим драконом. И прошлогоднее жаркое лето Ираида Яковлевна провела в веерном урагане. На зависть всем сидела и грациозно обмахивалась.
Слизывать чужие манеры в заоблачных высотах считается дурным тоном. Подруги завидовали дипломатше, бегали в магазины вьетнамско-китайских сувениров, любовались веерами, но покупать их не спешили.
Догадливая Ираида Яковлевна побеспокоилась сама. Позвонила благодарному из бывших и заказала три разноцветных обширных веера. Восьмого марта каждая приятельница получила поздравления, поцелуй и шелкового дракона.
В стиле каламбура можно сказать так: веерная мода пришлась к нашему двору.
К сожалению, сказать этого же о сланцах-вьетнамках и шортах нельзя. Только Ираида Яковлевна позволяла себе выйти на улицу в хлопчатобумажном балахоне, состоящем из необъятной майки и безразмерных шортов с вышитой обезьянкой на колене. Сидела Ираида Яковлевна на скамейке и плевать хотела на косые взгляды прохожих. Юго-Восточная Азия навсегда привила ей любовь к просторной одежде и мудрое отношение к неспешному течению жизни.
С вьетнамками дело обстояло так. Сланцы — обувь удобная, недорогая и в жару приятная. Муза Анатольевна сбегала на рынок, купила себе шлепанцы с перепонкой между пальцами и попыталась ходить в них дома. Хватило ее минут на сорок. Через сорок пять минут сланцы были убраны в кладовую на веки вечные. Оказалось, у Ираиды Яковлевны от многолетней привычки — мозоли между пальцами, а у моей свекрови там кожа нежная.
В понедельник на Ираиде Яковлевне был оранжевый шортный костюм. Она сидела передо мной, очень напоминая огромный апельсин с прилипшим к боку жухлым листочком — сложенным золотистым веером, и ждала ответа.
— Знает, — сказала я.
— Ох, Симка, — вздохнула Ираида и взмахнула веером. Порывом ветра с холодильника сдуло примагниченный кусок бумаги с запиской о том, что надо купить. — Бандиты…
— Он учитель физкультуры, — сразу перебила я.
И Ираида Яковлевна стала напоминать апельсин с вытаращенными глазами.
— Точно?! Откуда знаешь?
Я мысленно пообещала, что делаю это в последний раз, и пустилась врать:
— Сын моей подруги учится в школе, где преподает Лев… не помню его отчества. Мальчик также занимается в секции бокса под его руководством и говорит, что тренер — мастер спорта.
— Быть не может!
— Может. Кстати, девочки, которых вы видели, — его ученицы. У Льва классное руководство…
Судя по тому, как всколыхнулись телеса под обширными одеждами, Ираида Яковлевна собралась тут же бежать во двор и устроить курятнику разнос за пустые сплетни. Но чая соседка уже попросила, и пришлось его пить. Придумывая ядовитые реплики, предвосхищая удивление товарок.
Муза Анатольевна не подозревала, какие бури бушуют в груди под оранжевой майкой. Прикрывая губы салфеткой, свекровь уговаривала Ираиду посмотреть очередную видеокассету, присланную сыном из Норвегии.
Нетерпеливая Ираида согласилась лишь бегло пролистать фотоальбом в обратном порядке: Миша на верфях, Миша за кульманом, Миша удит рыбу в норвежских фьордах… На полароидных снимках с новогоднего праздника Ираида Яковлевна захлопнула альбом и сказала:
— Все. Это я уже видела. Полгода назад. Пошли, Муза, гулять.
И, не дожидаясь свекрови, наш заводной апельсин выкатился на улицу чинить разборки. Эх, если бы провести Ираиду по экспозиции Левиных спортивных достижений! Прошлась бы дипломатию по лавочке, как асфальтоукладчик.
Мысли о достойно защищенном соседе вернули меня к странным, угрожающим событиям последних дней и к обещанию, данному Виктории у турникета метро. Утром в воскресенье я обещала зайти в милицию и оставить заявление о нападении с подробным описанием насильника.
Последняя просьба подруги — свята. Завтра, после похорон, возьму Зайцеву и поеду в отделение милиции в Текстильщиках. Буду ждать приема, сколько потребуется. Брезентовый гад косвенно виновен в смерти Вики.
Впрочем, как я и Матюшина с ее инсинуациями.
Перед выездом на прощание с Викторией Музу Анатольевну пришлось одурманить лекарствами. Вечером прогулка с собакой и подруги немного отвлекли ее от горестных мыслей, но ночью Муза почти не спала. Я слышала, как свекровь бродила по квартире, беседовала с Людвигом и звякала посудой.
Утром Муза Анатольевна выглядела так, словно хоронить собирались ее.
В такси Музу Анатольевну почти вносили. Бедняжка охала, стонала, и я уже жалела, что вообще везу старушку на это мероприятие.
Прикорнув на моем плече, свекровь громко сморкалась и использовала два носовых платка еще до подхода к гробу. Какое ужасное слово — гроб. От гремящего сочетания букв мороз продирает по коже.
Прощались с Викторией многие. Школьные друзья, однокурсники, коллеги ее и Анатолия Карповича, соседи и знакомые. Речи прерывались плачем. Было тяжко и горько. Смычки скрипок елозили по струнам, как по обнаженным нервам…
Когда в толпе людей мелькнули квадратные плечи, обтянутые черной рубашкой, я уже наревелась так, что, пожалуй, могла остаться неузнанной. Опухшие глаза, нос, как вареная морковь, и двадцать пятый клетчатый платочек, почти не отнимаемый от губ.
Но Лев меня узнал. Сначала он долго стоял возле гроба, потом положил букет алых роз и тут же нашел взглядом меня.
Я же поискала взглядом Музу Анатольевну. Свекровь сидела на диванчике в рядке старушек, обеспеченных вниманием медиков.
Сосед подошел ко мне и хмуро кивнул, буркнув: «Как жаль. Она была красивой».
Я промолчала.
— Ты когда освободишься? — спросил Лев.
— А что?