Он строго посмотрел мне в глаза и произнес:
— Сегодня вечером в шесть часов нас ждут в отделении милиции Текстильщиков. Мой приятель из ОМОНа договорился с оперативником. Поедем, оставишь заявление о нападении.
Вот это да. Не успела подумать, а меня уже по блату в милицию ведут.
— Хорошо, — покорно согласилась я.
— Когда за тобой заехать?
Я подробно объяснила, где будут проходить поминки, и увидела, как сквозь толпу к нам пробирается вездесущая Зайцева. Только что стояла с Матюшиными и кем-то из сестер Виктории, а уж тут как тут.
Заревана была Галина не меньше меня. Но некоторое подобие улыбки на опухших губах изобразить смогла.
— Здравствуйте, — щеки в багровых пятнах растянулись в приветливом оскале. — Познакомь нас, Серафима.
Делать нечего, пришлось знакомить.
Галина гундосо рассказывала о старой дружбе с Викторией, Лев молча слушал, я косилась на Музу Анатольевну. Пока толпа скрывала от нее Леву. Но в любой момент спины могли раздвинуться, и тогда перед свекровью возникнет картина нежной дружбы невестки с дворовым растлителем. Этого свекровь не перенесет однозначно.
— Извините, мне надо подойти к Музе Анатольевне, — пробормотала я и отправилась к диванчику со старушками.
— Дурно мне, Симочка, — призналась Муза.
— Я вижу, мама. Хотите, отвезу вас домой?
— А как же… — свекровь махнула платочком в сторону гроба.
— Я уже попрощалась с Викой, мама. Отвезу вас домой и успею на поминки.
— Хорошо, доченька…
Муза тяжело встала, я подхватила ее под руку и повела на выход из зала прощаний.
По дороге мне на глаза попалась Зайцева, беседующая с бывшим бандитом. Подруга стояла спиной к проходу и, объясняя что-то Леве, быстро писала на листке бумаги. Склонив голову набок, Лев внимательно слушал.
Такого укола ревности я не испытывала никогда. Меня словно прошило насквозь раскаленной иглой. Даже рука, придерживающая Музу Анатольевну, дернулась.
— Что такое, доченька?
— Все в порядке, мама.
Галина Зайцева в своем репертуаре. «Миша умный, добрый, чуткий, нежный…»
Дома нас ждал ошалевший от жары Людоед. Пес лежал у пустой миски для воды, вытянув язык, лапы и хвост. «Пора оставить экономию и купить кондиционер», — в сотый раз подумала я и напоила Музу Анатольевну каплями.
Свекровь безропотно легла в постель, и я помчалась на улицу к оплаченному таксомотору.
Поминки прошли, как проходят все поминки в России. Сначала скорбные речи, потом кто-то вспоминал проказы и шалости маленькой Вики. Глаза у поминающих теплели (скорее от выпитого, чем от воспоминаний), и маленькие истории звучали со всех сторон.
Я сидела между Матюшиной и Зайцевой.
Разговаривать не хотелось ни с той, ни с другой. Одна надоела еще на работе, другая, что подозрительно, о «бандите» не заикалась ни словом.
Так бы и треснула! Интересно, во всех женских компаниях так бывает?
Столь острую неприязнь я чувствовала впервые. Как укол ревности. Мой Миша никогда не доставлял мне подобных ощущений.
Зайцева и Матюшина переговаривались между собой, я сидела между ними, как пустое место, и в беседах демонстративно не участвовала. Степка Матюшин тоже не участвовал, наворачивал холодец за обе щеки.
— Ты обещала в пятницу поехать в Колотушино, — после горячего сказала Галка.
Я развернулась к подруге, собираясь сказать нечто едкое, но вспомнила о всех Текстильщиках, заинтересованных состоянием зубов мадам Зайцевой, и понуро кивнула.
— То-то же, — удовлетворенно шепнула Галка. — Кстати, могу обещать: в Колотушино тебя ждет сюрприз.
— Картошку, которую надо окучивать, сперли?
— Обрадовалась. И не надейся! Будешь окучивать от забора до заката! — И, положив в рот кусок огурца, чавкнула. — Гость у нас будет.
— Твой лазурный амант?
— Возможно, — в глазах подруги заплясал лазурный туман. — И не только он.
Предположение о «не только» обдало меня таким жаром, что я растерялась. Галка пригласила Леву? На листке бумаги она царапала адрес и план дороги к Колотушино?
— И не вздумай! — прошипела я. — Не поеду!
— Успокойся, — ухмыльнулась Зайцева, — я пошутила. Твой Лев не может приехать…
— Как это?
Сосед не может поехать на уик-энд с очаровательной, по его словам, женщиной? Невероятно. Обидно. Возмутительно.
— Он занят. Соревнования какие-то. Твой бандит еще и спортсмен?
Видимо, Лев не посчитал нужным объяснять Зайцевой, чьи именно соревнования он не может пропустить. Сказал, не могу, соревнования, и точка.
Этой неразберихой стоит воспользоваться для вразумления Зайцевой, озабоченной чужой неустроенностью.
— Галя, — твердо сказала я, — я не собираюсь встречаться с таким типом. Или я, или он.
«Миша умный, добрый, чуткий, нежный».
— Да сказано же тебе, он не может! — рявкнула Зайцева, и половина стола перестала жевать.
Матюшина вынула изо рта рыбью кость и поинтересовалась:
— Кто не может?
— Конь в пальто! — рявкнула Зайцева, и вторая половина стола перестала жевать.
Я отвернулась.
«Хоронили тещу, порвали два баяна».
Интересно, в других странах поминки так же проходят? Или наша манера обусловлена российским менталитетом?
На ступеньки крыльца кафе я вышла загодя. Последнее обещание, данное Виктории, подгоняло, и я ждала Леву, как жена моряка на причале.
Из распахнутых дверей кафе неслись голоса поминающих, несколько человек курили в тени акаций у крыльца. Два кота сидели между стеклянными дверями — звери принюхивались к запахам кухни.
Машина соседа подъехала, и я сбежала к ней, не изображая гранд-даму и не дожидаясь, пока мне распахнут дверцу и усадят на кожаные подушки.
Лев плавно взял с места, отъехал метров триста и остановился.
— Ты как? — спросил он и развернулся ко мне.
— Держусь. Мы не опоздаем в милицию?
— Нет. Я хотел кое о чем поговорить с тобой…
Лев мялся, никак не мог начать, и я подстегнула его вопросом:
— О чем?
— Ну… в общем… так. Я боюсь, что смерть твоей подруги произошла не случайно.
— Как это? — я удивилась и машинально потянулась к сумочке за сигаретами.
— Боюсь, ей помогли умереть. — Лев нажал на кнопку в панели, открыл пепельницу и разрешил: — Кури.