Если бы тогда в сиреневых кустах мне попался мужик со спущенными штанами, я бы растерзала его, не прибегая к помощи общественности. Один на один, жестоко. В клочки, как Тузик тапку.
— Так. Вот здесь он начал меня тащить… на этой куче мусора пристраивался… где-то рядом я огрела его дипломатом. Так. Дальше, туда…
Под лучи фонариков лезло что угодно — пустые пластиковые бутылки, драные пакеты, мокрые куски бумаги. Лучи света прыгали в моих дрожащих руках, делая окружающую темноту еще чернее, но своей свекрови я боялась больше всех московских маньяков, вместе взятых. Виктория сочувствовала и старалась усердно.
— Маньяк ее упер, — через пятнадцать минут бесполезных поисков признала я этот факт и расстроилась до слез.
— Подожди реветь, — просит Вика. — Завтра я поеду на дачу первой электричкой. Обещаю, сначала обследую здесь все еще раз при свете дня. Выйду рано, до собачников, и, надеюсь, сумку найду первой.
— Вика! — Я с рыданием бросаюсь на шею любимой подруги и прошу: — Дай семь рублей на метро. Мой кошелек остался в сумке.
Вика нашаривает в кармане мелочь и протягивает ее мне. О вызове такси нечего и думать. Пока мы вернемся в квартиру, пока дозвонимся до диспетчера и дождемся машины, на метро я половину пути проеду.
Двумя иствикскими ведьмами, черными тенями, не касаясь земли, мы несемся к метро. Мой истерзанный несчастный вид вызывает у профессорской жены жалостливое участие, но, прощаясь со мной у турникета, она все-таки напоминает мне о данном обещании:
— Хотя бы завтра сходи в милицию…
Не оборачиваясь, я киваю на ходу и думаю о том, как нелепо выглядит дама, прыгающая на шпильках через две ступеньки вниз…
Воплощением живого укора Муза Анатольевна сидела на кухне перед выключенным телевизором и с ложечки кормила Людвига картофельным пюре. Пес аккуратно слизывал белую кашицу, быстро чавкал и, казалось, успевал еще ухмыляться в мою сторону. Ленивое шевеление хвоста — единственная реакция на появление в доме второй, малопримечательной, хозяйки.
Не поддерживаемые зубами щеки Музы Анатольевны втянулись, подбородок заострился, и свекровь напоминала бюст Вольтера за кормлением собаки. Я тут же почувствовала себя донной Анной, в гости к которой заглянула статуя Командора. Муза застыла, не донеся очередную ложку до морды пса.
Каменела свекровь недолго. Поставив перед кобелем миску с остатками пюре, она развернулась ко мне и прошамкала:
— Мифа свониф.
Звонил Миша. Как всегда — в мое отсутствие. Я набрала побольше воздуха в грудь и на одном дыхании пустилась врать:
— Музочка Анатольевна, ваша челюсть будет готова только завтра. — Про себя добавила «надеюсь». — Стоматолог зубки принял, но велел зайти за ними завтра.
С громким чмоком подбородок свекрови опустился вниз, глазки расстроенно заблестели, и мне захотелось провалиться в подвал сквозь восемь этажей. Если бы в тот миг по кухне пробежал волшебный таракан из анекдота и предложил выполнить единственное желание, я бы попросила его повернуть время вспять часов на семь-восемь. Я бы прибежала с работы домой, принесла Музину челюсть и не встречалась бы ни с подругами, ни с озабоченным мужиком в брезентовой куртке.
Но тараканы в нашем доме редкость.
Муза грузно поднялась со стула, запахнула синий шелковый халат с красным драконом на спине и отправилась в опочивальню, обойдя невестку, как предмет неодушевленный. Вредный Людвиг повторил этот маневр и зацокал когтями по паркету вслед за шелковым драконом.
— Ну, Людоед, попросишь меня завтра на прогулку вывести… — прошептала я псине в хвост и убрала в мойку дочиста вылизанную миску.
Чувствовала я себя невозможно паршиво. И успокоить всклокоченную совесть решила испытанным способом.
В спальне Музы Анатольевны стоял шикарный радиотелефон «Панасоник», с трубкой которого свекровь спокойно путешествовала по дому и окрестностям в радиусе двухсот метров. В свою спальню, по совету Галки, я недавно поставила непрезентабельный на вид, но многофункциональный по сути отечественный аппарат «Русь». Пластмассовый корпус «Руси» хранил в себе несколько неведомых Музе секретов. Как то — удержание линии, режим «Конфиденциал», АОН, переадресация по номеру и много-много чего еще, но главное — архив входящих и исходящих звонков.
Муза техники побаивалась, на кнопочки лишний раз не жала, поэтому и представить не могла, что какая-то «Русь» может переплюнуть по начинке красавца «Панасоник».
— Звонил твой муж, и мне опять пришлось оправдываться за твое отсутствие, — грозно заявляла свекровь, если я слегка задерживалась.
Умная Зайцева сказала сразу: «Муза врет. Почему Миша всегда звонит, стоит тебе немного задержаться? Так не бывает. Проверь».
Я купила «Русь» и проверила. Никаких лишних звонков в мое отсутствие не поступало. Кстати, мы с Мишей давно договорились не разоряться на международные звонки, и раза два в месяц он звонит домой из офиса фирмы.
Рассказывать Зайцевой о результатах проверки я не стала. Галка никогда не жила со свекровью, ей трудно понять, что уловки Музы со звонками — всего лишь напоминание невестке: у тебя, мол, детка, есть муж.
Вот и тут я зашла в свою комнату и просмотрела телефонный архив, почти не сомневаясь в результате. Судя по цифрам, выданным АОНом, три раза звонила Маргарита Францевна и еще две соседки, которые наверняка интересовались, куда пропала Муза Анатольевна. И все. История со звонком Миши — очередной блеф баснописицы Мухиной.
Совесть моя слегка угомонилась, я прихватила пижаму и отправилась в ванную.
Пока, поднимая шапку пены, набиралась в ванну вода, я разделась и исследовала у зеркала тело на предмет исчисления ущерба, нанесенного маньяком. Царапина за ухом покрылась коричневой корочкой, на шее голубел приличный синяк, под коленом, что странно, расположились две ссадины. Надо же, подумала я, колготки целые, а кожа разодрана. Вот и не верь после этого рекламе.
Притопив в воде ноющее тело, я попыталась расслабиться, помурлыкать песенку, но неожиданно… расплакалась. Дубленая, привычная к вранью шкура дала трещину, словно две царапины под коленкой, как предохранительные клапаны, пощипывая, спускали пар. Я сдулась, съежилась и, пуская пузыри, тонула в пене. Рыдания раздували белую шапку, я терла глаза, щеки… Потом зуд распространился по всей коже, и, схватив мочалку, я принялась себя скрести с остервенением и злостью.
Весь прошедший вечер, как наказание, проплывал перед глазами. Я жалела Музу, Людвига, оставшегося без длительной прогулки, Викторию, обыскивающую стол мужа, Галку, потерявшую любовь на Лазурном берегу, Мишу, вдали от дома изобретающего очередную шестеренку, Маргариту Францевну без ЦК… маньяку тоже не повезло…
Что за жизнь?! Врем, изворачиваемся, влюбляемся и расстаемся… надо Людоеда с той белой сучкой познакомить, она давно тоскует… Хотя, нет. Сучка — пудель, а наш кобель — помесь крупной таксы с мелким бультерьером. Кто не может представить себе этот кошмар, лучше не стараться. Особенно на ночь. Наш Людоед напоминает разжиревшего крокодила: мощная голова бультерьера привинчена к криволапому телу таксы. И бегает эта зубастая сарделька довольно резво, невзирая на избыточный вес.