Дорога была долгой, и по мере удаления от путей все более тяжелой. Автобус подпрыгивал на рытвинах, его трясло, брызги от колес летели до самых стекол, и Наташу начало укачивать. Девочка, вся бледная, прилегла Марине на колени. Наконец не было опасности, что она увидит ее слезы. Поглаживая по голове и придерживая за плечо дочку, Марина то и дело тыльной стороной ладони протирала глаза: «Ничего, моя хорошая. Ничего… Проживем и так. Заберу тебя сразу, как только комнату найду. А то и квартиру. В школу хорошую пойдешь. Снова будем с тобой засыпать вместе, как будто папа в дороге где-то… А он будет с нами, вот увидишь. Только потерпи…» То и дело пальцы сами начинали гладить обручальное кольцо. Марина не сняла его, решила — так и поедет в Томск. Она еще довольно молодая, а мужчины разные попадаются, кто поймет, а кто и нет. Поэтому для остальных — муж с дочкой остались, а она уехала. Так решили. И не ваше дело.
Наверное, мать встречала их уже днем, выходя на дорогу, как делала прежде, когда, бывало, ждала Марининого отца. Марина узнала мост через неширокую местную речку, где в детстве купались, и растолкала Наташу, заматывая в шарф, заставив себя улыбаться и говорить что-то, зная, что как только увидит мать — все старания пойдут прахом. И точно, стоило заметить вдалеке на обочине знакомую фигуру, как снова подступило. Наташу мама видела всего раз, когда сама приезжала к ним.
Наверное, Олег был недоволен, потому и не зачастила с визитами. Уже издалека она помахала, будто можно было не заметить ее одну на дороге. А стоило выйти — тут же бросилась обнимать, сначала дочку.
— Мам, чемоданы… — сдавленно произнесла Марина, которой было немного неловко — все же слишком давно они не виделись.
— Ой, сейчас!
Поняв ее слова как просьбу, мама быстро заскочила в автобус и начала передавать вещи. На некоторое время обе оказались заняты. Наташа, стоило закончить и обратить на нее внимание, юркнула за Марину, обхватив сзади ее ноги.
— Ты куда? — засмеялась женщина. — Вылезай, обними бабушку. Не помнишь ее? А бабушка тебя видела, ты тогда совсем маленькая была. Баба Поля. — Она, а сама неуверенно взглянула на мать — так?
— Ната-ашенька! — Та наклонилась, чтобы видеть лицо девочки, на ее щеках разгладились морщинки, сейчас она выглядела такой привычно радостной, словно бы и не было долгой разлуки, и Наташу видела часто, и ждала их как родных. — Здравствуй, вну-ученька, — ласково улыбнулась она, растягивая гласные. — Какая ты краси-ивая, так давно я тебя не видела, и не думала даже, что ты у нас такая красивая будешь! Ты что спряталась? Иди сюда.
Наташа не могла не нравиться. Света как-то сравнила ее с куколкой, фарфоровой куколкой, какие продаются в красивых платьях и с высокими прическами на лентах. Такая же белая кожа, такие аккуратные точеные черты детского личика, ни одного грубого изгиба губ, бровей. Она была в маму, женская красота передавалась у них через поколения. Курносенькая, с темно-каштановыми кудряшками и большими глазами девочка, стеснительная и оттого еще более милая, она у всех вызывала похожую реакцию. Но шла не ко всем. Сейчас осторожно, с опаской выглядывая из-за ног Марины, девочка изучала бабушку. О существовании бабушки Наташа знала только по рассказам мамы. Марина говорила о матери, показывала фотографии и обещала, что когда-нибудь они все вместе поедут к ней в гости, но в душе мечтала, что произойдет это не скоро. И уж точно не так… Не чувствуя особого радушия между Мариной и бабой Полей, Наташа сама насторожилась и пока не выходила.
— Ну как вы доехали? — голосом, каким обычно говорят с детьми, спросила мать, и Марина чуть поморщилась — ей казалось приторным и неумелым такое обращение с ребенком, сама она не говорила с дочкой как с новорожденным котенком.
— В автобусе укачало, — как можно более спокойно ответила она за Наташу, понимая, от кого ждут ответа.
Мать еще некоторое время подмигивала девочке, протягивая руку и подзывая ее, но Наташа не шла. Марина знала, что будет дальше. Поднявшись в рост, мать посмотрела на нее и закусила губы. Только сейчас не хватало этой жалости! И так у Марины уже подрагивал голос от нахлынувших воспоминаний, так еще и она начнет плакать — тогда все, пиши пропало.
— Давай дома, мам, — попросила она. Та быстро закивала, смутившись:
— Конечно, моя родная, конечно… — И все же, проходя рядом, провела рукой по ее плечу. — Пойдемте, голодные, наверное, я щей наварила…
Марина не могла не улыбнуться, и все же подступили слезы. Мамины щи были у нее символом детства. Теперь в такое же детство она отдавала, оставляя тут, Наташу. Надо было собраться, что же будет дальше, если уже сейчас она готова была расклеиться.
Просторный двор, огороженный забором, показался ей каким-то пустым и неуютным. Открывая калитку, изнутри имевшую массивную щеколду, мать с силой дернула ее — и забор качнулся. После городских квартир невольно хотелось сравнивать. Старая тропинка вела тем же путем, даже ее изгиб к колодцу Марина помнила. Дом всегда казался старым, но был прочным, построенным на совесть. Чуть в стороне — амбар для скота, покосившийся сарай, словно за много лет Олег так и не взялся подлатать хозяйство. Впрочем, по хозяйству здесь всегда была главной мать. Наташа шла за Мариной как привязанная, шлепая сапожками по грязи. Даже ранней осенью бывало сыро и холодно. В конуре возле калитки сидела на цепи унылая собака, дворняга — здесь породистых не держали. Проводив новых людей печальным взглядом, она не залаяла. То ли слишком умная, то ли слишком забитая.
Чемоданы мать сразу понесла куда-то в дом, пока Марина раздевалась в сенях и снимала шарфик и куртку с Наташи. Девочка смотрела на все удивленно и робко, но пока не испуганно. Любопытство очень часто заглушало в ней страх, и Марина надеялась, что полгода с бабушкой она воспримет просто как новый опыт и не станет бояться незнакомых людей после жизни здесь.
На шаги, от которых поскрипывал и вздрагивал пол, первой обернулась Наташа, пока мама возилась с молнией курточки. Обернулась и увидела высокого мужчину, на вид старше мамы, в спортивных штанах и теплой жилетке поверх рубашки. Он остановился, небрежно облокотившись о стену, глядя на девочку. Пахнуло табачным дымом и еще чем-то едким и не очень приятным. Марина, не спеша оборачиваться, чтоб не казаться затравленной и растерянной, сняла с дочки куртку и только тогда развернулась.
— Здравствуй, Олег, — не нашла ничего лучше, чем так поздороваться она.
Хоть Олег на самом деле был моложе не, внешне определить это было невозможно. Лицо у него было совсем не такое живое и чистое, как у сестры, а скорее не то загорелое, не то серое. Крупный нос и низкий лоб достались от отца. Наташе показалось, что его глаза какие-то… прозрачные. Словно внутри них была вода. Ни искорки. Не думая о том, почему боится, девочка в первую минуту невольно замерла. Когда мама заговорила, она поняла, что та знает этого человека, и чуть смелее оглядела его с головы до ног. Но в глаза смотреть все же больше не стала.
— Привет, — негромко откликнулся Олег хрипловатым голосом, изучающе глядя на девочку, пока пауза не стала слишком долгой. — Ну что встали, проходите. — Он наконец развернулся, направившись в кухню.