— Я в твоей воле, госпожа.
— Боярин Семирад в Киеве — муж не последний, — поведала Сладислава. — Собою видный (Семирад приосанился), богат по-княжьи. А к тебе, думаю, будет и щедр, и ласков. Верно, боярин?
— С серебра есть будешь, молоком умываться, — пообещал Семирад, чуть не облизываясь.
Признаться, не ожидал он, что девка окажется так хороша. Ишь, как смутилась. Видать, и впрямь девица. Выходит, врали про нее, что с хозяйским сыном спит. Младшей женой — так младшей женой. Семирад — христианин. Жена у него одна. Остальные по закону — наложницы. Как ни назови.
— Пойдешь? — спросила Сладислава.
— Как велишь, госпожа. — Лучинка еще больше потупилась.
— В глаза мне смотри! — жестко, как никогда не разговаривала с Лучинкой, велела бояриня.
Лучинка подняла голову. Ей вдруг стало всё понятно. Не хочет боярыня, чтоб Лучинка с ее сыном… А тут и боярин подвернулся. Такой муж — да безродной девке-приживалке. Другая бы за великое счастье…
Холодные глаза у боярыни. Строгие. Умные. С такой, как Сладислава, не поспоришь.
— Хочешь за боярина Семирада?
Лучинка собрала волю в кулак. Задышала ровно, как мать когда-то учила дышать, когда к Мокоши взываешь…
Только в этом доме Мокошь не в чести. Нет ее здесь. Не услышит.
Однако Лучинка уже справилась и сама. Выпрямилась, вытянулась, будто березка на обрыве, щеки вспыхнули, глаза засияли (Семирад, глядя, слюну сглотнул: нет, до чего ж хороша!), глянула в глаза боярыни гордо, без страха (она ведь не холопка, ряда с боярыней не писала, свободная; выгонит так выгонит…), выдержала — волей против воли:
— Нет, госпожа. Не хочу. И не пойду.
— Да что ты такое говоришь, девка? — Семирад даже не возмутился — изумился. Отказать ему? Какая-то…
Боярыня быстро вскинула руку: молчи! И Семирад оборвал на полуслове. Все же он — не какой-нибудь гридь безмозглый. Обидное слово выскочит — не воротишь. Девка услышит — плевать. А вот если жену боярина Серегея обидеть — беды не оберешься. Только-только прежние обиды простила… Семирад прикусил язык. Знающим людям ведомо, как много боярыня в делах мужа весит.
Воевода Серегей, он нравом крут, но обиду копить не станет. Что не по нему — сразу за меч. А коли сразу не покарал, значит, обошлось. Другое дело — боярыня Сладислава, женщина. Эта не простит никогда.
Семираду вспомнилась покойница, княгиня Ольга. Женщина в силе, она не просто мстительна, она в мести — страшна. Не дай Бог…
— Не пойдешь, значит?
— Не пойду! — Лучинка еще выше задрала круглый подбородок. Решилась — не отступит.
— Выйди, — сухо бросила Сладислава. — Мы с тобой после поговорим.
Лучинка вышла. Вернее сказать, удалилась. Гордо, как княжна.
— Что ж, боярин, извиняй, — спокойно, даже безразлично, произнесла боярыня. — Не хочет — неволить не буду.
— Да я и… — начал Семирад.
— О тебе же и забочусь, — перебила Сладислава. — Скрывать не буду: девушке сын мой младший люб. А она — не простая девка, а лекарка-травница, причем хорошая. Ведомо тебе?
Семирад кивнул. Ему повод был нужен, чтоб с родом Серегеевым помириться. Но купец — всегда купец. Всюду выгоду ищет. Лекарка в большом хозяйстве нужна. И дешевле ее сразу купить, чем при каждой нужде кошель развязывать.
— А коли ведомо, так знаешь, что силком такую брать нельзя. А то как бы худого не вышло. Травки — они ведь такие. Иная вылечит, а иная… Грех брать не хочу.
— Пустое, боярыня, — махнул рукой Семирад. Он не испугался. Трусливые удачливыми купцами не бывают. — И не таких кобылок взнуздывали.
— Плохо слушаешь меня, — заметила Сладислава. — Змею взнуздать не пробовал?
— Ну коли зубы ядовитые вырвать…
— Ты, боярин, не из лачуги рабской, а из моего дома девку взять хотел! — вновь перебила боярыня. — Закон забыл?
— Так она ж не вашего рода! — удивился Семирад. — Челядинка.
— Она — свободная, — напомнила Сладислава. — А что в доме моем живет, так у нас многие живут. Вот дружинники мужнины тоже у нас живут. И очень даже с Лучинкой дружны. Сестрой почитают. Дальше говорить?
— Не надо.
Семирад всё понял. И понял правильно. И что будет, если, скажем, силком девушку умыкнуть, — тоже понял. Тут уж простым веном не обойдешься, полюбовно не договоришься. Закон же таков: кто свободную женщину силком взял, тому либо серебром откупиться, либо кровью. Вон знающие люди говорили: умыкнул боярин Блуд вдову Ярополкову… И со двора его в терем княжий серебро да злато пудами возили. И это притом, что вдову у него Владимир всё равно себе забрал.
— Ну коли так, — сказал примиренно Семирад, — то и забудем. Обиды за отказ я не держу.
«Еще б ты обиду держал!» — подумала Сладислава. Но вслух сказала другое:
— Слыхала я: в Палатине рыбьим зубом интересуются. Могу предложить пудов сто. Поспособствуешь? Доставка твоя, прибыль пополам…
Когда обходительный боярин ушел, Сладислава вновь кликнула к себе Лучинку.
Оглядела внимательно, строго, потом спросила, не лукавя:
— Хочешь за Богуслава?
Лучинка молчала. Глаза — в пол. Только щеки заалели.
— Знаю, что хочешь, — негромко произнесла боярыня. — Но есть тому препятствие…
Повисла тишина.
Лучинка не выдержала первой.
— Да что ж я, не понимаю? — пробормотала она. — Кто он, а кто я… Сыну вашему княжна надобна. С приданым, чтоб в шелках ходила, а не в этом… — Лучинка тронула льняной подол сарафана. — Славушка меня от смерти спас, от участи лютой оборонил! — Подняла голову, глянула прямо: — Я ему хоть как служить готова. Хоть на ложе, хоть одежу стирать-прибирать! Лишь бы он сам… — Лучинка осеклась.
— Любишь его? — спросила Сладислава.
— Люблю, госпожа.
— Сильно ли любишь? Умереть за него готова?
— Ой! — Лучинка прижала руки к груди: — Какая беда с ним?
— Я тебя спросила!
— Умру, госпожа! — твердо ответила Лучинка. — Только вели!
— Хорошо, — кивнула Сладислава. Вытянула руку, поманила, звякнув золотом на запястье: — Подойди, дитя. Сядь сюда, — указала на скамеечку у своих ног. Потом взяла Лучинку за подбородок тонкими твердыми пальцами, заглянула в глаза:
— Богуслав — воин, — произнесла она негромко. — Судьба его — по Кромке ходить. Оступится — и нет его. Понимаешь это?
Лучинка качнула ресницами: понимаю.
— Богуслав — хороший воин. Очень хороший. Его убить непросто.
— Я знаю, — шепнула Лучинка. — Я видела.
— Но от случайной стрелы, от сулицы в спину, от злого удара, а паче того — от множества ворогов никакое умение не убережет, — продолжала Сладислава. — Только Бог от такой беды уберечь может… И верная, истинная любовь. Твоя любовь, Лучинка! Забудешь о нем хоть на малое время — и не вернется.