«Викторианской женщине отводилась роль няни, сиделки, помощницы по хозяйству, “ангела домашнего очага”».
– Не трогайте губу! – велела Уордер, снимая с шеи портновский метр. – Волосы оставим как есть, феноксидилом наращивать некогда. – Она измерила обхват моей головы. – Сделайте пробор посередине. Не трогайте губу, я сказала!
«Считалось, что чувствительная натура барышень не выдержит строгости учебных заведений, поэтому женщин обучали дома – рисованию, музыке и манерам».
– Бред какой-то! – Уордер закрутила портновский метр у меня на шее. – Зачем меня понесло в Оксфорд? В Кембридже отличная кафедра сценографии. Сейчас сидела бы, разрабатывала костюмы для «Укрощения строптивой», а не разрывалась на три должности!
Я оттянул пальцем сдавившую кадык ленту, угрожающую меня задушить.
«Викторианские женщины были милы, тихи и послушны».
– Из-за кого все наши беды? – Она щелкнула сорванным с моей шеи метром. – Из-за леди Шрапнелл! Зачем ей приспичило восстанавливать собор? Она даже не англичанка, она из Америки! Если она вышла замуж за пэра, это еще не значит, что нужно являться к нам и перестраивать наши церкви. И женаты они без году неделя…
Уордер вздернула мою руку и ткнула концом ленты в подмышку.
– А если ей так охота что-то восстановить, то есть ведь и более ценные объекты. Ковент-Гарден, например. Королевскому шекспировскому тоже не помешало бы помочь деньгами: в прошлом сезоне у них было всего две постановки, причем одна – старый «Ричард II» в ню-варианте 1990-х. Хотя, конечно, где там голливудской дамочке в искусстве разбираться? Визики! Интерактив!
Резкими, размашистыми движениями она сняла мерки моей груди, плеча, шагового шва и исчезла, а я снова устроился на стульях, прислонил голову к стене и подумал, как тихо и покойно было бы лежать на дне пруда.
Дальше все несколько смазалось. Наушник вещал о викторианской сервировке стола, ровный рев отбоя тревоги сменился завываниями тревожной сирены, серафима принесла на примерку стопку брюк, но все это как-то путалось у меня в голове.
В какой-то момент возник Финч с полным набором викторианского багажа – портплед, большой баул, сумка через плечо, гладстоновский саквояж и две картонки, перевязанные бечевкой. Я подумал, что предстоит выбрать что-то одно, как из брюк, но выяснилось, что мне полагается все разом. Финч снова исчез со словами: «Принесу остальное». Серафима отложила пару белых фланелевых и пошла искать подтяжки.
«Вилка для устриц кладется на суповую ложку, зубцами к тарелке, – сообщил наушник. – Устричный нож помещается от нее слева. Крепко зажав раковину в левой руке, извлеките мясо устрицы целиком с помощью вилки, при необходимости помогая ножом».
Я несколько раз отключался, и серафиме приходилось меня расталкивать, чтобы примерить разные предметы гардероба. Затем она стерла с моей губы белый крем, и я осторожно потрогал пальцем свежие усы.
– Ну как? – поинтересовался я.
– Криво, – ответила серафима. – Но уж как есть. Вы положили ему бритву?
– Да, – подтвердил Финч, втаскивая большой плетеный короб. – Еще пару щеток из музея Ашмола, помазок и кружку для бритья. Вот деньги. – Он вручил мне бумажник размером с портплед. – К сожалению, в основном монетами. Купюры той эпохи очень плохо сохраняются. Одеяло свернуто, в корзинке провизия, в коробках консервы.
Он вновь удалился.
«Рыбная вилка кладется слева от вилок для мяса и салатов, – зудел наушник. – Отличить ее можно по заостренным скошенным зубцам».
Серафима выдала мне сорочку для примерки. На локте у нее висело мокрое белое платье с волочащимися по полу длинными рукавами. Перед глазами сразу же встала речная нимфа, выжимающая эти рукава на ковер… Воплощение красоты. Интересно, пользуются ли нимфы рыбными вилками? Нравятся ли им усатые мужчины? Есть ли усы у Гиласа на уотерхаусовской картине? «Гилас и…» – как же они все-таки называются? На букву «Н»…
Дальше опять пробелы. Помню только, что Финч добыл еще какой-то багаж – закрытую корзину для пикника, а серафима засовывала что-то в карман моего жилета, а потом Финч тряс меня за плечо и спрашивал, где мистер Дануорти.
– Не здесь, – ответил я и не угадал. Дануорти стоял аккурат рядом с корзиной и выяснял, что удалось разузнать Финчу.
– Какой был сдвиг на той переброске?
– Девять минут, – ответил Финч.
– Девять? – нахмурился Дануорти. – А на остальных?
– По минимуму. От двух минут до получаса. Точка переброски в уединенном углу сада, вероятность попасться кому-то на глаза минимальная.
– Одного раза хватило, – возразил Дануорти мрачно. – А что с обратными перебросками?
– Обратными? На возвратах не бывает сдвигов.
– Я в курсе. Но ситуация нестандартная.
– Да, сэр. – Финч отошел посовещаться с Уордер. – Нет, на возвратах сдвигов нет.
Лицо мистера Дануорти прояснилось.
– А что с Хассельмайером?
– Оставил для него сообщение.
В распахнувшуюся дверь ворвался Ти-Джей Льюис с какими-то листками в руках.
– Я посмотрел имеющиеся исследования. Не густо. Анализ диссонансов – страшно дорогая процедура, Управление как раз планировало закупить оборудование на средства за восстановление собора. В общем, темпоральщики почти единодушно заявляют, что такие диссонансы невозможны. Не согласен только Фудзисаки.
– У Фудзисаки другая теория?
– Целых две. Версия первая: это никакие не диссонансы, коль скоро имеют место быть несущественные для континуума предметы и явления.
– Как это? В хаотической системе одно всегда тянет за собой другое.
– Да, но учитывая нелинейность системы, – ответил Ти-Джей, сверившись с записями, – «обратные и упреждающие петли, припуски, возможность вмешательства», последствия от одних событий и действий умножаются до бесконечности, а от других – просто сглаживаются.
– Получается, парахронический диссонанс – это пропажа без последствий?
– Именно, – расплылся в улыбке Ти-Джей. – Как воздух, который историки уносят в легких, или, – он глянул на меня, – копоть. Их исчезновение никак не отражается на системе.
– То есть объект не требуется возвращать в его исконное время… – уточнил мистер Дануорти.
– Его, по всей вероятности, и не удастся вернуть. Континуум не пустит. Разве что в возвращенном виде этот объект тоже погоды не сделает. К сожалению, копотью и воздухом список таких объектов, наверное, и ограничивается. Все, что крупнее, безнаказанно изъять не получится.
«Даже перочистки», – подумал я, прислоняясь затылком к стене. Было дело, на Осеннем хоровом фестивале со сбором вторсырья я купил оранжевую перочистку в виде тыквы и забыл о ней напрочь, а потом, когда собрался назад, сеть не открылась. «Интересно, а брошку она как пропустила?» – шевельнулась сонная мысль.