Перелив туда воду с рыбкой, я вручил профессору конфедератку.
– Только не надевайте сразу, – предостерег я. – Подождите, пока подсохнет.
– Способный ученик, – просиял профессор. – Beneficiorum gratia sempiterna est [13] .
– Провожающих просят покинуть судно! – возвестил Теренс, выдворяя профессора на берег и помогая забраться по склону. Я даже чайник с пескарем не успел пристроить. – Ждите нас обратно через часок. – Он залез в лодку и вцепился в весла. – Может, через два.
– Я буду здесь, – пообещал профессор Преддик, замерев на самом краю. – Fidelis ad urnum [14] .
– Он не свалится снова? – обеспокоился я.
– Нет, – без особой уверенности ответил Теренс и бешено замахал веслами, как на гонках восьмерок.
Мы стремительно удалялись от профессора, который, наклонившись, уже что-то рассматривал на земле сквозь пенсне. Коробка с мухами выпала у него из кармана и покатилась по склону. Профессор нагнулся ниже, протягивая руку…
– Пожалуй, лучше бы… – начал я, но Теренс мощным гребком обогнул мыс, и перед нами вырос горбатый каменный мостик, за которым возвышалась церковь.
– Она сказала, что будет ждать на мосту, – выдохнул Теренс. – Видите ее, Нед?
Я прикрыл глаза ладонью и присмотрелся. У края моста кто-то стоял. Мы подплывали все ближе. Девушка под белым кружевным зонтиком. В белом платье.
– Она там? – Теренс греб не разгибаясь.
На белой шляпе голубели какие-то цветы, а из-под шляпы струились по плечам медно-каштановые волны.
– Я опоздал? – спросил Теренс.
– Нет.
Это я опоздал.
Передо мной стояло прекраснейшее создание на свете.
Non semper ea sunt quae videntur. (Впечатление бывает обманчивым)
Федр
Английская роза – Рюшечки – Сирил сторожит лодку – Потустороннее послание – Осмотр достопримечательностей – Дворецкий – Знаки и объявления – На сельском погосте – Прозрение – Прикрытие – Объяснения – Размокший дневник – Джек-потрошитель – Загвоздка – Моисей в тростниках – Псевдонимы – Еще более неожиданный поворот
Да, знаю, прежде я назвал прекраснейшим созданием на свете наяду, но та была мокрая, вся в тине и безоговорочно принадлежала к двадцать первому веку, хоть и вынырнула из прерафаэлитского пруда.
Тогда как на мосту стояла истинная дочь девятнадцатого столетия. Ни одной путешественнице во времени, сколь бы небрежно она ни подхватывала длинный белый подол затянутой в лайковую перчатку изящной ручкой и как бы высоко ни держала головку на пленительной аристократической шейке, никогда не перенять ту безмятежность, ту ясноглазую невинность, которой веяло от девушки на мосту. Это нежное растение, выведенное исключительно для тепличных условий поздневикторианской эры, способно было расцвести только в одну-единственную эпоху. Нетронутый бутон, распускающаяся английская роза, ангел во плоти. Какой-нибудь десяток лет, и она исчезнет, уступив велосипедисткам в шароварах-блумерах, манерно прикуривающим девушкам Гэтсби и суфражисткам.
На душе стало горько. Никогда она не будет моей. Эта воплощенная зеленоглазая красота и юность под белым кружевным зонтиком давно вышла замуж за Теренса, давно умерла и покоится на церковном погосте вроде того, что виднеется на холме.
– К бакборту! – командовал Теренс. – Нет же, к бакборту!
Порывистым гребком он направил лодку к краю моста, где торчали колья, видимо, как раз для привязывания лодок.
Взяв веревку, я прыгнул в чавкающую грязь и накинул петлю на колышек. Теренс и Сирил уже карабкались по крутому берегу к мосту.
Узел у меня получился довольно неказистый – лучше бы Финч вместо описания столовых приборов включил руководство по вязанию всяких «полуштыков» и «рифовых». А еще жаль, что лодка не запирается.
Но это же викторианская эпоха, напомнил я себе, где на ближнего можно положиться, а порядочный юноша непременно встречает прекрасную девушку – и уже, наверное, целуется с ней на мосту.
Однако нет. Теренс в растерянности озирался, стоя на глинистом берегу.
– Не вижу ее, – сокрушенно выдохнул он, глядя прямо на неземную красоту. – Но кузина здесь, а вон и ландо. – Он показал на открытую коляску у церкви. – Значит, она еще не уехала. Сколько времени? – Он вытащил часы. – А если кузину прислали только затем, чтобы сообщить мне о перемене планов? Если… – И тут он расплылся в широченной улыбке.
На холме возникла барышня в рюшечках. Рюшечки покрывали всю белую юбку, и кокетку, и рукава платья. И зонтик обрамляла по краю оборка, и короткие белые перчатки, и все эти рюшечки трепетали и колыхались, словно знамена перед битвой. На шляпе рюшей почему-то не было, но их отсутствие с лихвой компенсировали развевающиеся розовые ленты, и белокурые локоны под полями шляпы тоже вились и играли на ветру.
– Смотрите, кузина, это мистер Сент-Трейвис! – Барышня устремилась вниз по склону, и рюшечки затрепетали с удвоенной силой. – Я ведь говорила, что он придет!
– Тосси! – укорила ее неземная красота в белом, однако Тосси уже бежала к бечевнику, подхватив свои реющие оборочки и мелко переступая крошечными ножками в белых ботинках.
На берегу она остановилась (оборочки и не подумали) и, хлопая ресницами, прощебетала, обращаясь к Сирилу:
– Наша собачулечка пришла навестить свою Тосси? Мы догадались, как Тосси скучала по славной мордашечке?
Сирил вытаращил глаза.
– Мы ведь хорошо себя вели? – ворковала Тосси. – А вот хозяин наш – бяка! Все не шел и не шел.
– Нас задержали, – оправдался Теренс. – Профессор Преддик…
– Тосси испугалась, что этот негодник совсем про нее забыл. Да, Сирил, душка?
Сирил обреченно оглянулся на Теренса и покорно потрусил гладиться.
– Ах-ах! – Тосси каким-то чудом удавалось озвучить восклицание со страниц викторианских романов. – Ах!
Сирил замер в растерянности, посмотрел на Теренса и еще раз попытался подойти.
– Бяка, бяка! – С губ Тосси слетали все те же возмущенные охи и ахи. – Ваш разбойник перепачкает мне все платье. А это шелковый муслин! – Она отдернула трепещущие оборочки. – Папенька заказывал в Париже.
Теренс, бросившись вперед, сгреб за ошейник Сирила, который и сам уже попятился.
– Ты напугал мисс Меринг, – отчитал он пса, строго погрозив пальцем. – Приношу искренние извинения за Сирила и за свое опоздание. Мой наставник чуть не утонул, пришлось его спасать.
К нам подошла кузина.