Спонсировавшие эту парочку международные корпорации утратили интерес к путешествиям во времени и отдали их на откуп ученым. Те разработали теорию сдвигов и Закон сохранения истории, объяснявшие парадокс, а на практике все просто зарубили себе на носу: сеть ничего вынести из прошлого не дает. Так было до сих пор.
– То есть сеть взяла и открылась, выпустив вас с кошкой? – уточнил я. – И во время переброски ничего необычного не происходило, никаких зависаний или толчков?
Верити покачала головой:
– Нет, самое обычное перемещение.
– С кошкой тоже все в порядке?
– Она проспала весь процесс. Заснула у меня на руках и не проснулась даже у мистера Дануорти в кабинете. Наверное, так на них путешествия во времени действуют. Вырубает сразу.
– И вы пошли к мистеру Дануорти?
– Разумеется, – опять оскорбилась Верити. – Отнесла ему кошку, как только поняла, что натворила.
– И он решил отправить ее обратно?
– Финч под моим давлением сообщил, что сейчас они проверят все переброски в викторианскую эпоху, и, если чрезмерных сдвигов не обнаружится, значит, кошку успели вернуть до того, как ее исчезновение наделало бед, и они в самом деле отправят ее обратно.
Но ведь чрезмерные сдвиги-то есть. Я вспомнил, как мистер Дануорти расспрашивал Каррадерса про Ковентри.
– Как тогда расценивать ковентрийскую неразбериху?
– Если верить Финчу, с кошкой это, видимо, не связано, просто в Ковентри свой очаг исторического напряжения. Из-за «Ультры». Больше нигде крупных сдвигов не обнаружено, только там. На викторианских перебросках – ни одного. – Она посмотрела на меня. – У вас какой был сдвиг?
– Никакого, – признал я. – Тютелька в тютельку.
– Отлично. – Ее лицо прояснилось. – У меня во время возвращения тоже всего пять минут. Финч говорит, что увеличение сдвигов – как раз первый признак диссонанса…
– О, я обожаю погосты, – донесся до нас голос Тосси, и я отскочил от Верити, словно застигнутый врасплох викторианский ухажер. Верити же, не поведя бровью, открыла кружевной зонтик и грациозно поднялась со скамьи.
– Они такие простые, славные. – Тосси выплыла на дорожку, рея всеми своими флагами. – Никакого сравнения с отвратительными современными кладбищами. – Она остановилась полюбоваться почти завалившимся надгробием. – Бейн говорит, что погосты – это негигиенично, поскольку они загрязняют подземные воды, но, по-моему, тут все так первозданно. Как в стихах. Да, мистер Сент-Трейвис?
– «Ах, может быть, под сей могилою таится прах сердца нежного, умевшего любить, – с готовностью процитировал Теренс. – И гробожитель-червь в сухой главе гнездится…»
Строка про червя подтверждала скорее правоту Бейна, однако ни Теренса, ни Тосси это не смутило – особенно Теренса, декламировавшего упоенно: «Как часто редкий перл, волнами сокровенный, в бездонной пропасти сияет красотой; как часто лилия цветет уединенно, в пустынном воздухе теряя запах свой» [15] .
– Я без ума от Теннисона! – выдохнула Тосси. – А вы, кузина?
– Это Томас Грей, – ответила Верити. – Элегия «Сельское кладбище».
– О, мистер Генри, вам непременно нужно заглянуть в церквушку, – пропустив уточнение мимо ушей, продолжала Тосси. – У них там стоит чудесная вазочка. Да, мистер Сент-Трейвис?
Теренс кивнул, не сводя с Тосси завороженных глаз, а Верити прищурилась.
– На вазочку непременно нужно посмотреть. – Она подхватила юбку затянутой в перчатку рукой. – Мистер Генри?
– Вне всякого сомнения. – Я взял ее под локоть, и мы чинно прошествовали в церковь, миновав табличку «Посторонним вход строжайше возбраняется».
В церкви было холодновато, едва уловимо пахло старым деревом и плесневеющими молитвенниками. Интерьер был представлен коренастыми норманнскими колоннами, сводчатым раннеанглийским святилищем, викторианским окном-розой и большим плакатом на алтарной ограде, запрещающим проход в пресвитерий.
Начисто проигнорировав запрет и не удостоив даже взглядом норманнскую сланцевую купель, Тосси скользнула к нише в стене напротив амвона.
– Ну не прелесть ли?
Сомнения в ее родстве с леди Шрапнелл (а также в том, от кого леди Шрапнелл унаследовала свои вкусы) отпали окончательно. Хотя Тосси извиняла принадлежность к викторианской эпохе – породившей мало того что вокзал Сент-Панкрас, так еще и памятник принцу Альберту.
Ваза в нише напоминала сразу оба шедевра, уступая лишь размерами (всего один ярус) и отсутствием коринфских колонн. Вместо них имелся плющ и барельеф, изображающий то ли Ноев ковчег, то ли осаду Иерихона.
– Что это за сюжет? – спросил я.
– Избиение младенцев, – пробормотала Верити.
– Фараонова дочь купается в Ниле, – ответила Тосси. – Видите, вот Моисеева корзина выглядывает из тростников. Хотела бы я такую вещицу в нашу церковь. Там сплошная старая рухлядь, а эта как из стихотворения Теннисона. – Тосси восхищенно сжала руки. – «Поэма о римском вазоне».
Не хватало только, чтобы Теренс начал декламировать «Оду греческой вазе» Китса. Я в отчаянии оглянулся на Верити, подыскивая предлог, чтобы удалиться и поговорить. Норманнские орнаменты? Сирил? Верити, однако, безмятежно рассматривала каменную кладку, словно в распоряжении у нас была вечность.
– «В прекрасном – правда, в правде – красота; вот все, что нужно помнить…» [16] , – начал Теренс.
– Как думаете, здесь водятся призраки? – спросила Верити.
Теренс оборвал чтение на полуслове.
– Призраки?
– Призраки? – радостно ахнула Тосси. – Ну конечно! Мадам Иритоцкая говорит, есть места, которые служат порталами между нашим светом и тем, потусторонним.
Я покосился на Верити, но ту, похоже, нисколько не настораживало, что Тосси в точности описала нашу сеть.
– Мадам Иритоцкая говорит, что духи часто витают у порталов, через которые душа умершего когда-то отлетела на тот свет, – объяснила Тосси Теренсу. – Поэтому сеансы так часто и не удаются, что проводятся слишком далеко от порталов. И поэтому мадам Иритоцкая всегда устраивает их у себя, ни к кому не выезжая. Погост – самое подходящее для портала место. – Тосси подняла глаза к ребристому своду и снова ахнула восторженно. – А вдруг они и сейчас там?!
– Наверное, староста знает, водятся ли тут духи, – подсказала Верити.
Это вряд ли. Где тогда таблички «Являться запрещено» и «Эктоплазма возбраняется»?
– О да! – воскликнула Тосси. – Мистер Сент-Трейвис, пойдемте спросим!
Они вышли за дверь и, сверившись с объявлением, двинулись к Харвуд-Хаусу и старосте, который, несомненно, ждет не дождется гостей.