Сирил, оказывается, считал, что тишина – это тяжелое пыхтение, перемежаемое всхрапами. Посреди лестницы он вдруг замер, уставившись на верхнюю площадку.
– Не бойся, – подбодрил я его. – Это всего лишь картина. Опасности никакой. Осторожнее, папоротник.
Мы преодолели коридор и без происшествий добрались до моей комнаты. Закрыв дверь, я облегченно привалился к ней изнутри.
– Молодец, Флаш бы тобой гордился, – похвалил я Сирила и только тут заметил у него в пасти черный ботинок, видимо, прихваченный по дороге. – Нет! Отдай сюда!
Бульдожья порода изначально выводилась, чтобы мертвой хваткой вцепляться быку в нос, и, как видно, эта способность никуда не исчезла. Как я ни тащил, ни тянул и ни дергал – тщетно. Я сдался.
– Брось ботинок! Или сейчас же отправляешься на конюшню.
Сирил смотрел на меня не моргая, ботинок свисал из пасти, шнурки болтались.
– Не шучу, – предупредил я. – Подхватывай там сколько влезет хоть катар, хоть воспаление легких.
После недолгого раздумья Сирил неохотно выронил ботинок и улегся, уткнувшись в него приплюснутым носом.
Я выхватил добычу, надеясь, что обувка принадлежит профессору Преддику, который вмятин от зубов попросту не заметит, или Теренсу, которому будет поделом. Но она оказалась женской. И точно не Верити. У нее была белая, как и у Тосси.
– Ботинок миссис Меринг! – ужаснулся я, потрясая испорченным предметом обуви перед носом Сирила.
Сирил тут же вскочил, собираясь поиграть.
– Веселого мало! – урезонил я его. – Ты только посмотри!
На самом деле, если не считать моря слюны, вроде бы не так уж этот ботинок и пострадал. Я вытер его о брючину и, скомандовав Сирилу «место!», пошел возвращать украденное.
Где комната миссис Меринг, я понятия не имел, а рассмотреть не привыкшими заново к темноте глазами, у какого порога недостача, тоже не получалось. Привыкать было некогда. Не хватает еще, чтобы миссис Меринг застала меня крадущимся по коридору на четвереньках.
Я вернулся к себе, взял лампу и посветил в коридор. Ага, вот она, дверь с разрозненной парой, вторая с конца. А до нее статуя Лаокоона, Дарвин и большой папоротник на подставке из папье-маше.
Делать нечего – я скрылся в комнате, поставил на место лампу, взял ботинок и снова украдкой выглянул в коридор.
– …говорю тебе, я видела свечение, – раздался голос, который мог принадлежать только миссис Меринг. – Потустороннее, зыбкое, нездешнее свечение. Это духи, Мейсел! Вставай же!
Притворив дверь, я задул лампу и поспешно нырнул в кровать. Там уже обосновался Сирил, уютно закопавшись в подушки.
– Все из-за тебя, – шепнул я и понял, что злополучная обувь по-прежнему у меня в руках.
Я сунул улику под одеяло – нет, так ее в два счета обнаружат, начал было прятать под кровать, передумал и в конце концов запихнул ботинок между пружинной сеткой и периной. А потом застыл в темноте, прислушиваясь. Голосов сквозь храп Сирила не доносилось никаких, скрипа и шагов тоже, и полосок света у порога не возникало.
Выждав еще несколько минут, я разулся, прокрался на цыпочках к двери и приоткрыл ее на волосок. Темнота и тишина. Тогда я на цыпочках же вернулся к кровати (ударившись большим пальцем ноги о зеркало, а косточкой на щиколотке – о ночной столик), зажег лампу и стал укладываться как следует.
Последние несколько минут вытянули из меня остатки сил, но я разделся аккуратно, запоминая, как застегиваются подтяжки и крепится воротник, а галстук развязывая перед зеркалом, чтобы с утра изобразить хотя бы отдаленно похожий узел. Впрочем, какая разница? Я до этого все равно не доживу – перережу себе горло во время бритья. Или меня разоблачат как вора и обувного фетишиста.
Стянув так и не высохшие носки, я надел ночную сорочку и забрался в постель. Сетка прогнулась вместе с периной, простыни были холодные, а Сирил загреб себе все одеяло. Превосходно.
Сон, сладкий сон, хранитель наш, распутывающий клубок забот, сон, смерть дневных тревог, бальзам на израненную душу…
В дверь постучали.
Не иначе как миссис Меринг ищет свой ботинок. Или духи. Или полковник, которого она все-таки подняла с кровати.
Но света под дверью не было, а стучали чересчур мягко. Значит, Теренс, явился на готовенькое – забрать Сирила.
Однако на случай, если это все же не он, я зажег лампу, набросил халат и прикрыл Сирила одеялом.
За порогом стояла Верити. В ночной сорочке.
– Что вы здесь делаете? – прошептал я. – Это ведь викторианская эпоха.
– Знаю, – шепнула она, проскальзывая в комнату. – Но мне нужно с тобой поговорить, прежде чем докладывать мистеру Дануорти.
– А если кто-нибудь войдет? – продолжал опасаться я, приглядываясь к ее сорочке. Вполне скромная, с длинными рукавами и наглухо застегнутым воротом под горло, но вряд ли это убедит Теренса. Или дворецкого. Или миссис Меринг.
– Никто не войдет. – Верити села на кровать. – Все спят. А стены в викторианских домах достаточно толстые.
– Теренс уже заходил, – сообщил я. – И Бейн.
– Зачем?
– Сказать, что весь багаж ему выловить не удалось. А Теренс просил контрабандой протащить Сирила из конюшни в дом.
Услышав свое имя, бульдог высунулся из-под одеяла, сонно моргая.
– Привет, Сирил. – Верити погладила его по голове, которую он тут же уложил ей на колени.
– А вдруг Теренс заглянет его проведать?
– Тогда спрячусь, – пообещала Верити невозмутимо. – Ты не представляешь, Нед, как я рада тебя видеть. – Она посмотрела на меня с улыбкой. – Мы вернулись от мадам Иритоцкой; Принцессы Арджуманд по-прежнему не было, и миссис Меринг перехватила меня по дороге к беседке вчера вечером, когда я собралась на доклад. Наболтала ей, что встретила духа, а она подняла весь дом и отправила обыскивать окрестности, поэтому я так и не перебросилась и не представляла, что происходит.
Хуже не придумаешь. Наяда сидела в ночной рубашке на моей постели, рассыпав по плечам прерафаэлитскую медь, и улыбалась мне, не подозревая, что сейчас я все испорчу. Что же, семь бед, один ответ.
– А утром, – продолжала она, – мне пришлось сопровождать Тосси в церковь, и…
– Кошку пронес я. В собственном багаже. Мистер Дануорти, видимо, предупредил меня, что она там, но я из-за перебросочной болезни не расслышал. Все это время она была со мной.
– Знаю.
– Что?
Неужели опять трудности со слухом?
– Знаю. Сегодня днем докладывалась, и мистер Дануорти мне сказал.
– Но…
Ничего не понимаю. Если она успела наведаться в 2057 год, то эта сияющая улыбка…
– Могла бы догадаться еще в Иффли. Чтобы мистер Дануорти позволил историку прохлаждаться в прошлом, да еще когда ему в затылок дышит леди Шрапнелл, а до освящения собора всего две недели…