– Входите, входите, мастер Освальд. Вы в таком виде… Что это с вами приключилось?
– Вы еще спрашиваете, – утирая обильно текущие по щекам слезы, всхлипнул управляющий. – Меня ограбили разбойники, ограбили и избили, – он затравленно оглянулся. – Дайте же мне какие-нибудь лохмотья прикрыть наготу. Стыдно людям на глаза показаться.
– Да-да, – пробормотал привратник, делая знак стоящему чуть поодаль вояке отдать жертве разбоя свой плащ. – Где это случилось?
– За переправой, у трех дубов, – снова всхлипнул Освальд. – Они набросились со всех сторон, приставили меч к горлу, так что я даже крикнуть не успел. Забрали все до последней нитки: коня, обоз и то, что на возу, – оброк с фермы, – вновь зарыдал, вспоминая недавнюю стычку, управляющий.
– Один всадник преградил дорогу, еще двое подъехали сзади, остальные выскочили из кустов? – поинтересовался осанистый солдат, передавая всхлипывающему бедолаге серый дорожный плащ.
– Так и было.
– Вот же беда на наши головы! – хмурясь, процедил командир стражников. – Каждый день – новое ограбление. Эти негодяи вовсе страх потеряли. Пятое нападение за пять дней. Не иначе, банда Молота: каждый раз одно и то же – грабят и молотят до полусмерти. И все в монастырских землях. Может, кто-то мстит аббатству?
– За что, сын мой? – возмутился смиренный брат-привратник. – Живем по Божьим законам, довольствуемся малым и не изнуряем свою паству.
– Мало ли, всякое может быть, – невразумительно ответил умудренный опытом боец, почесывая кустистую бороду.
– Я еще не все рассказал, – вмешался в их разговор пострадавший. – Когда эти мерзавцы совлекли с меня одежду и начали дубасить, будто я сноп колосьев, мимо как раз проезжал некий молодой господин со слугой. Он накинулся на грабителей как лев, однако, увы, силы были неравны. Слугу его пронзили копьем, а его самого, увы, сбили с коня и так оглушили, что дух вон! Едва жив остался. Затем нас бросили на дороге без сознания. Когда я очнулся, кроме меня и этого молодого господина поблизости никого не было. Я тащил его на себе, сколько мог, но затем выбился из сил и оставил уже неподалеку от стен монастыря под деревом. Он стонет и все время призывает святых отцов. Должно быть, совсем плох и желает исповедаться перед тем, как отдать богу душу.
– Можешь указать место? – нахмурился стоявший у ворот стражник.
– Конечно, как же иначе, я сам его и прятал.
– Хорошо. – Старый вояка оглушительно свистнул в два пальца, бесцеремонно нарушая монастырское благолепие. Со стен на этот зов к нему устремились еще двое бородачей в кольчугах и шлемах. – Ты едешь со мной, – скомандовал старший, указывая на одного из соратников, – ты остаешься на страже.
– Всего один человек для охраны монастыря? – обеспокоился брат-привратник. – И так-то немного, но всего один…
– И того могло бы не быть, – недовольно буркнул в ответ стражник. – Как господин наш Пипин из лесной крепости уехал, лишь малый гарнизон остался. Вы уж лучше своему настоятелю в Реймс пишите, да кесарю в Париж, пусть оградят святое место от разбойного люда.
– Напишем! – в праведном гневе поднял кулак монах. – Наша братия немало сделала для молодого Дагоберта.
– Вот и я о том. – Страж указал соратнику на конюшню. – Оседлай трех, нет, четырех коней. Лучше трех коней и одного мула. А вы, святой отец, прошу вас, приведите этого бедолагу в достойный вид.
Шарль из Люджа приоткрыл глаза, зелень весело шелестела над головой, какая-то пичуга, усевшись на тонкой ветке, разглядывала жертву грабителей с явным сочувствием.
– Эх, красота несказанная, – рассматривая побои, констатировал геристальский бастард. Натертые медяками синяки выглядели так, будто сам он был крепостными воротами и кто-то долго колотил по ним тараном. Конечно, для пущей убедительности пришлось немного спрыснуть все это красненьким, но тоже дело пустяковое. Одна лишь разминка с притупленным мечом один против троих – и кровоточащих ссадин хватит, чтобы в ужасе затрепетало сердце мирного святоши. Главная загвоздка в том, чтобы дурачина Освальд не разглядел, в каком виде подъехал молодой господин. Но с этим справились без особого труда. Когда управляющего, повалив на мешки с брюквой, колотили палками, у того не было ни времени, ни возможности рассматривать пришедшего на помощь храбреца. А уж потом «собрат по несчастью» показался ему настолько израненным, что собственные побои виделись просто дружескими шлепками. Вот теперь этот глупец отправился за подмогой, а перед тем долго уговаривал «молодого господина» не помирать, дождаться священника.
Чуть поодаль раздались голоса.
– Клянусь, я здесь его оставил.
– Да ты не суетись, – напутствовал знакомый голос. – Раз оставил, значит, где-то тут лежит, если ангелы господни на небеса не вознесли.
Шарль копнул в недрах памяти – ну конечно, голос принадлежал одному из ветеранов гарнизона лесной крепости, виделись с ним раз десять.
«Вот и славно», – усмехнулся сын Пипина Геристальского.
– На помощь, я здесь!
Он увидел приближающихся копьеносцев, откинулся назад, демонстративно лишаясь чувств.
Если ты никого не боишься, значит, самый страшный!
Бармалей
Карел уперся ногами в безымянный палец великана, пытаясь хоть немного отжать его, выскользнуть из кулака, удерживающего несчастную жертву. Дыхание чудища, может, и не напоминало драконье, языки пламени не превратили героя Богемии в свежеподжаренное барбекю, но, пожалуй, бочка хорошего снадобья для чистки зубов здесь бы не помешала.
– Отстань! – заорал Карел, пытаясь спрятать голову в гигантский кулак. – Я не диетический!
Трудно сказать, почему в голову доблестного воина пришла идея, что этакое чудище может сидеть на диете, но похоже самого великана подобное заявление развеселило. Он захохотал, отчего листва, опавшая с монструозного древа, поднялась в воздух и закружила, не смея опуститься.
– Карел! – проревел огроменный детина. – Это же я, твой названый братец Фрейднур! Ты что же, не узнал меня?
Будущий герой абарского эпоса молча кивнул. Конечно, в этом невероятном верзиле было нечто, отдаленно напоминающее десятого сына Зигмунда. Во всяком случае, он точно был мужчиной. В пользу этой версии говорила окладистая борода, да и определенные детали мужского естества, которых, впрочем, сэр Жант сейчас наблюдать не мог. Увы, в отличие от живой, пусть даже каменной плоти, одежда не могла расти соразмерно росту тела. И потому ее жалкие обрывки валялись сейчас посреди многих тонн иссыхающей древесины напоминанием о прежних баронских нарядах храброго северянина. Сохраненный Карелом добрый клинок годился великану разве что в качестве зубочистки.
Между тем Фрейднур оглянулся, пытаясь уложить в голове новую реальность. Наблюдать мир с высоты средних размеров колокольни было непривычно, но довольно удобно, однако даже оттуда было не видать ни крыш Парижа, ни даже высочайших пиков Альпийской гряды.