Вместо нормального частокола его окружала ограда из прибитых к редким столбам крыльев, крыш и капотов легковых автомобилей; кое-где на них еще сохранилась краска, и все вместе выглядело как какая-то странная мозаика.
Ограду эту дядя Мартин — так звали одноногого старика — почти целиком смастерил своими руками и не без основания ею гордился: хотя она и выглядела по-дурацки, но свое дело делала. Железяки были прибиты внахлест до высоты человеческого роста, выше них шли два ряда колючей проволоки — через такое препятствие быстро не перелезешь.
Вообще дядя Мартин был человеком дельным и умелым. Лесли подозревала, что и боец он неплохой; как-то раз она видела, как он, почистив, собирает пистолет — движения были настолько четкими и быстрыми, что, пожалуй, она и сама за ним бы не угналась.
Об остальных жителях поселка это едва ли можно было сказать, часто они пренебрегали элементарными правилами безопасности. Вот и сейчас на вознесенном над оградой насесте, где полагалось, когда ворота открыты, сидеть какому-нибудь мальчишке, было пусто.
Поэтому Лесли беспрепятственно вошла в поселок, помахала рукой вытаращившейся на нее из окна женщине — и, не встретив по пути ни одной живой души, добралась до дома, где жил дядя Мартин. Из вежливости постучала по столбу, на котором когда-то висела калитка, крикнула: «Эгей!» — и вошла во двор.
Воняло здесь премерзко. Оно и понятно — по всему двору были наставлены бочки, в которых мокли змеиные шкуры, и распялки, где они сохли.
Ала чихнула.
— Ты права, — согласилась Лесли и снова позвала: — Э-эй, есть тут кто живой?!
Дядя Мартин, держась за косяк, нарисовался в дверном проеме — высокий и грузный, одна штанина подвернута выше колена.
— Ты?! — и вдруг метнулся обратно в дом, оттуда послышался грохот и неразборчивая ругань.
Не прошло и двух секунд, как он снова показался в дверях, уже с костылем, и быстро запрыгал к Лесли.
— Пойдем… Ты-то и нужна! — свободной рукой схватил ее за запястье и потянул к калитке. — Пойдем скорее. Да оставь рюкзак здесь, никто не тронет!
Рюкзак Лесли снимать не стала, спросила, уже на ходу:
— Что случилось?
— Врач, врач нужен! Давай скорее.
Навстречу им из дома напротив выбежали две женщины — та, которой Лесли на входе в поселок махнула рукой, и вторая, повыше и постарше.
— Мы уже идем! — крикнул дядя Мартин.
Женщины подлетели к ним, старшая схватила ее за локоть.
— Вы правда врач?!
— Ну… — замялась Лесли. Женщина поняла ее заминку по-своему:
— Пойдемте скорей!
Похоже, на кухне собралась чуть ли не половина жителей поселка. Из распахнутой двери комнаты тоже слышались голоса.
При появлении Лесли все обернулись. Не обращая ни на кого внимания, женщина провела ее в комнату, подвела к кровати:
— Вот, — сглотнула и повторила, еле сдерживая слезы: — Вот…
На кровати лежал мальчик лет десяти. До синевы бледный, с запавшими глазами и заострившимся носом, он даже не плакал — еле слышно скулил на каждом выдохе, как умирающий щенок.
— Что с ним? — спросила Лесли.
— Живот. Болит очень сильно. Дня три назад начал жаловаться — я подумала, съел что-то, дети — они ведь такие, всякую дрянь в рот тащат. А ему чем дальше, тем хуже. И… вот… — махнула рукой на безмолвную фигурку на постели. — Со вчерашнего дня так.
— Рвота была?
— Нет.
Лесли положила ладонь мальчику на лоб. Температура? Нет, непохоже…
От этого прикосновения он открыл глаза.
— Сильно болит? — спросила она.
— Да, — еле слышно выдохнул мальчик. — Очень.
— Мне нужно его осмотреть, — обернулась Лесли к женщине. Она уже почти точно знала, в чем дело, и догадка эта ее не радовала. — Пускай все выйдут. И… откройте окно, пожалуйста, — духота в комнате стояла — не продохнуть.
— Давайте, давайте, ну! — дядя Мартин замахал руками, будто выгоняя кур. Люди, сталкиваясь в дверях, заспешили к выходу. Вскоре в комнате остался лишь он сам и мать мальчика. Она намертво вцепилась в спинку кровати, глаза, казалось, прожигали насквозь.
Осмотр длился недолго; через пару минут Лесли выпрямилась.
— Где бы нам поговорить? — взглядом дала понять, что ребенку не стоит слышать то, что она собирается сказать.
— Пойдемте, — кивнула женщина.
Соседняя комната явно принадлежала мальчику — в углу узкий топчан, на стене — выцветший плакат с изображением Спайдермена и полка с несколькими игрушками. Все это до боли напомнило Лесли ее собственное детство, только у нее на стене долгое время висела реклама тура в Грецию — синее море, зеленая трава и белые мраморные колонны без крыши.
Дядя Мартин вошел следом за ними, прикрыл дверь.
— Итак? — мать мальчика изо всех сил старалась держать себя в руках, но губы дрожали и слово получилось невнятным.
— У него аппендицит, — без предисловий сказала Лесли. — Возможно, уже начался перитонит… это когда нарыв внутри прорывается и гной попадает в брюшную полость…
— Прошу вас, — женщина положила руку ей на запястье, — не старайтесь объяснять примитивнее. До… всех этих событий я получила неплохое образование, была адвокатом. И я знаю, что такое перитонит.
— Хорошо. Тогда вы понимаете, что в наших условиях это… — Лесли зажмурилась и помотала головой, чтобы не произносить и так понятное слово.
— Но ведь можно же что-то сделать! — голос женщины дрожал, готовый сорваться на всхлип. — Операцию… — добавила она умоляющим шепотом.
«Операцию? Кем она меня воображает — дипломированным хирургом?!» — про себя мрачно усмехнулась Лесли. За последние годы ей не раз приходилось извлекать пули, вскрывать нарывы, вправлять вывихи и лечить переломы, но с аппендицитом она ни разу дела не имела. Правда, в свое время она несколько раз ассистировала маме при подобных операциях… но делать полостную операцию в примитивных условиях, без инструментов, без антибиотиков? Нет, это безумие!
Внутри у нее все сжалось от неприятного ощущения — сейчас придется сказать «нет», начнутся слезы, крики… Подумала, что, наверное, стоит предложить матери маковых головок — пусть заварит, даст малышу, чтобы не мучился перед смертью — и сказала, неожиданно для самой себя, словно что-то изнутри толкнуло:
— Можно попробовать.
— Что попробовать? — вскинулся стоявший у стены дядя Мартин.
— Операцию, — бросила ему Лесли и снова обернулась к женщине: — Только поймите меня правильно — у меня нет ни антибиотиков, ни инструментов, ни рентгена. Я не знаю, начался ли уже перитонит — если да, то мальчика не спасет ничто. Если не начался, тогда есть шанс, небольшой, но есть. Решать вам — но решайте быстрее, потому что если воспаленный отросток прорвется, то шансов не останется.