Вот что я написал:
Эта книга рассказывает о том, что случилось со мной давным-давно — в 1944 году, да и сама книга вышла уже давным-давно, в 1969 году.
Время бежит, и ключевое событие моей книги — бомбардировка Дрездена теперь кажется ископаемой окаменелостью, которая все больше погружается в битумный омут истории. Спросите какого-нибудь американского школьника — если он вообще слышал о бомбардировке, то не скажет, случилась она в Первую или Вторую мировую. Не думаю, что ему должно быть до этого дело.
Я, кстати, тоже не стремлюсь освежать в памяти те события. Конечно, мне будет приятно, если люди будущего станут читать мою книгу, но не потому, что в ней содержатся важные уроки дрезденской катастрофы. Я сам находился в ее эпицентре и понял лишь одно — люди могут так сильно злиться, что решат сжечь дотла большой город и убить его жителей.
Тоже мне новость.
Я пишу эти строки в октябре 1976 года, всего два дня назад я присутствовал на премьере фильма Марселя Офюльса «Памяти справедливости», в котором использованы кадры бомбардировки Дрездена, сделанные с самолета ночью. Кажется, что город кипит, и где-то там, внизу, — я.
Предполагалось, что после показа я поднимусь на сцену вместе с несколькими узниками концлагерей и другими свидетелями войны, чтобы поделиться своими соображениями о смысле увиденного.
Но зверство не имеет смысла. Я был нем. Я не поднялся на сцену. Я ушел домой.
Дрезденское зверство, невероятно дорогое и тщательно спланированное, было настолько бессмысленным, что в конечном итоге от него выиграл один-единственный человек. Я — этот человек. Я написал книгу, которая принесла мне много денег и создала репутацию.
Так или иначе, за каждого погибшего я получил доллара два или три. Видите, какой у меня бизнес.
И вот в 1971 году я навсегда ушел от жены и из своего дома на Кейп-Код. Все дети, кроме младшей, Нанетт, к тому времени выпорхнули, так сказать, на свободу. Я стал бойцом движения, которое многие называли сексуальной революцией. Мой уход сам по себе был настолько сексуальным, что к нему идеально подходит французское название оргазма. Это была «маленькая смерть».
Похожие маленькие смерти и тогда не были редкостью, и на сегодняшний день ничего не изменилось. Разрыв после многолетнего брака в чем-то похож на смерть притворную. Вспоминаешь лучшие дни совместной жизни и ловишь себя на робкой мысли, что брак мог быть идеальным до самого конца, если бы один из супругов потрудился мирно отдать концы, не дожидаясь финальной ссоры. Надеюсь, это не выглядит как восхищение смертью? Я восхищаюсь литературой — главное преимущество художественных сюжетов в том, что они в отличие от жизни кончаются там, где нужно.
Я оставил дом с мебелью, машиной и банковскими счетами, взял с собой лишь одежду и на летательном аппарате тяжелее воздуха направился в Нью-Йорк — Столицу мира. Я начал все заново.
Что касается реальной смерти, мне этот выход всегда казался соблазнительным, поскольку моя мать таким образом решила массу проблем. Дитя самоубийцы всегда будет считать смерть, настоящую, не французскую, логичным способом решения всех проблем, в том числе решением простой задачки по алгебре. Дано: фермер А сажает 300 картофелин в час, фермер Б может сажать картофель на 50 % быстрее, а фермер В сажает в час лишь треть от фермера Б, при этом на один акр уходит 10 000 картофелин. Вопрос: сколько девятичасовых рабочих дней понадобится фермерам А, Б и В при совместной работе, чтобы посадить картофель на 25 акрах? Ответ: Легче повеситься.
Если бы истории о том, как американский отец навсегда покидает семейный очаг, было позволено рассказывать себе самой, болтать языком, пока он не видит, рассказ ее был бы таким же, что и сто лет назад, — выпивка и распутные женщины.
Я уверен, что и про меня говорят то же самое.
Но в наши дни, по-моему, к действительности гораздо ближе рассказ о трезвом мужчине, улетающем в безлюдное ничто. Выпивка и женщины, хорошие или плохие, тоже могут играть свою роль, но главный соблазнитель — блаженное ничто, маленькая смерть.
Оставшаяся без своего главы семья — жена и дети человека, что покинул свой домашний очаг, — узнает правду о его настоящих переживаниях из другой великой современной поэмы из репертуара группы «Братья Статлер» — песни «Цветы на стене»:
Говорят, тебя волнует,
Как мои дела.
Я уверен, про меня ты
И не думала.
Нет, не надо волноваться,
Жизнь моя идет.
Чувствую себя прекрасно,
Никаких забот.
Цветы считаю на стене,
Очень интересно мне.
Сам с собой играл в лото
И в окно глядел потом.
Ночь прошла, и я смотрел фильм
Про кенгуру.
Не говори,
Что я тут грущу.
Недавно разоделся я,
Представил, что гулял;
Ходил в кино на новый фильм,
Смотрел на карнавал.
Перестань
Переживать,
Прошу в который раз,
Теперь на месте я всегда
И занят каждый час.
Цветы считаю на стене,
Очень интересно мне.
Сам с собой играл в лото
И в окно глядел потом.
Ночь прошла, и я смотрел фильм
Про кенгуру.
Не говори,
Что я тут грущу.
Рад был видеть,
Мне пора
К делам своим опять.
Глазам моим не стоит
К солнцу привыкать.
И ноги вроде бы ходить
Отвыкли по земле.
Все, пора обратно в дом,
Мне там веселей.
Цветы считаю на стене,
Очень интересно мне.
Сам с собой играл в лото
И в окно глядел потом.
Ночь прошла, и я смотрел фильм
Про кенгуру.
Не говори,
Что я тут грущу [20] .
Песню написал Лью Девитт, он единственный из всей группы пережил развод. Это не поэма о побеге или перерождении. Это поэма о мужчине, утратившем смысл жизни.
Мужчина понимает, что его жена достойна трагической награды — вдовства.
Или ему так кажется.
Многие человеческие чувства подобны океану. Жена человека, считающего цветы на стене, может, и не особо стремится стать вдовой, но культурная среда, в которой, как в океане, существует ее муж, подсказывает ему, что для нее так правильнее.
Он больше не востребован как отец, ему не приходится, как солдату, заслонять собой от пуль свою семью, он не надеется, что его будут уважать за ум и знания, ведь известно, что к старости люди становятся скучнее.