На третий день привели к грузовику — раз ты механик, давай, говорят, чини. А я еле стою, глаз заплыл, голова не соображает — они ведь мне все эти дни пить не давали. Но кое-как починил. «А мотоцикл можешь?» — это Хефе спрашивает. Я ответил: «Могу». Мотоцикл притащили — сказали, заводится плохо. Я тоже починил. Ну, и меня сюда привезли, с тех пор вот… здесь… — сержант шумно, сквозь зубы выдохнул. — А поверили ли мне они… — прищелкнул языком и мрачно покачал головой, — нет, едва ли. Хефе, во всяком случае, не поверил — сама видела, до сих пор нет-нет, да и ввернет в разговоре что-нибудь про Форт-Бенсон. Просто он понимает, что если они за меня всерьез возьмутся, так я работать не смогу. А мотоциклы ему нужны, без них всей его «армии» бандитской грош цена, — замолчал, глядя куда-то в сторону.
— А вы… — она хотела спросить, как он повредил ноги, но сержант перебил, тон его внезапно вновь стал сухим и отчужденным:
— Тебе идти пора. Не стоит, чтобы ему доложили, что ты здесь полдня провела. И не приходи часто — ты и себя этим можешь подставить, и меня.
Лесли со вздохом встала. Кивнула на прощание, пошла к выходу.
— Погоди… — позвал вслед сержант Калвер.
Она обернулась. Сидя на своей табуреточке, сержант смотрел на нее снизу вверх, словно силясь разглядеть что-то, что было ему очень важно.
— Ты тут сказала, что своего этого Джерико не боишься. Так вот… — он запнулся, словно все еще не был уверен, говорить ли дальше, но потом продолжил: — Так вот, это ты зря. Он человек умный и хитрый. И опасный, очень опасный. Понадобится — ни с чем не посчитается, кого угодно раздавит. И тебя тоже. Так что ты его лучше бойся — целее будешь…
Никогда еще в жизни Лесли не чувствовала себя настолько беспросветно одинокой. И никогда раньше от мысли о том, что завтра наступит новый день, на душе не становилось тоскливо.
За десять лет маркетирства не раз бывало, что она валилась с ног от усталости, дрожала от холода, ложилась спать полуголодной — но всегда оставалась надежда, что завтра погода изменится, попадется богатая добыча и хорошее место для дневки. И рядом были собаки — их тепло, их бескорыстная любовь, сочувствие и поддержка — и все это вместе была ее жизнь, ее собственная, где она сама решала, что ей делать и куда идти.
Теперь же она засыпала на чистых простынях, под крышей, могла перед сном принять теплый душ, и в животе больше не урчало от голода — но радости ей это не приносило. Иногда у нее возникало ощущение, что Логово — это всего лишь очередной поселок, в который она пришла торговать и непонятно с чего загостилась. И что пора бы уже сказать всем «Пока!», выйти за ворота и наконец-то полной грудью вдохнуть свежий воздух…
Раздражал запах бензина — он присутствовал здесь все время; к нему можно было притерпеться, но совсем не замечать не получалось. Раздражало брямканье «колокола»-громкоговорителя и почти непрестанный треск мотоциклов. Раздражала необходимость общаться с людьми — и с людьми зачастую не слишком ей приятными.
Раздражало само это место — его нравы и обычаи…
В Логове жило больше двухсот мужчин и около тридцати женщин. Точнее, молоденьких девушек, которых бойцы привозили из «подначальных» поселков, формально — как поварих, уборщиц и прачек. Фактически же они принадлежали всем и каждому — в любой момент, когда те пожелают. Сопротивление было бесполезно и вызывало в лучшем случае смех, а в худшем — побои.
Единственным способом спастись из этого рабства была беременность — как только у одной из девушек намечался животик, ее с очередным грузовиком, идущим за данью, отправляли обратно в поселок.
Лесли узнала все это в первые же дни, пришла в ужас, но ни изменить сложившийся порядок, ни как-то облегчить участь несчастных девушек была не в состоянии. Разве что, если девчонка приходила к ней вся в синяках, давала ей возможность денек-другой отлежаться в лазарете. Поначалу она, правда, старалась выяснить имя виновника, жаловалась на него Смайти или Динеро. Кончилось тем, что на одном из совещаний внутреннего круга Джерико подозвал ее к себе и с легким раздражением приказал не лезть в эти дела: пара синяков — дело житейское, кости же пока никто никому не переломал, верно?
Сами девушки относились к Лесли с опасливым уважением, но при этом, как она довольно быстро поняла, и с подспудной неприязнью. Вполне, если подумать, объяснимой и замешанной на зависти: ей, единственной из всех женщин в Логове, не приходилось работать с утра до вечера и при этом опасаться, что кто-то из парней сейчас потянет к ней руку.
Впрочем, один дурак все-таки нашелся, потянул.
Как-то под вечер она шла по улице, когда над самым ухом мужской голос весело гаркнул:
— А ты че — никак новенькая?! — и чья-то пятерня смачно припечатала ей по заду.
Лесли обернулась со скоростью атакующей гремучки, но с одного взгляда сумела оценить стоявшего за спиной незнакомого парня — сущего телка с губастым лицом и наивными глазами. Заметила сбоку, у стены казармы, нескольких бойцов из третьего отряда и двух поварих — все уставились на нее, одна девчонка аж рот приоткрыла в ожидании.
Рука, уже сложившаяся в подобие наконечника копья и нацеленная парню в горло, разжалась и закатила ему звонкую оплеуху. Второй удар, коленом в пах, ненамного отстал от первого.
Секунду бедняга смотрел на нее, оторопело выпучив глаза, потом хрипло взвыл: «Ы-ы-ы!» — и, хватаясь за промежность, рухнул на колени. Лесли повернулась и спокойно пошла своей дорогой.
На следующее утро, подойдя к лазарету, она увидела этого же паренька — он сидел на крыльце; едва заметив ее, вскочил и потрусил навстречу, еще издали затянув:
— Мэм… миссис Лесли, простите, пожалуйста! Я в разведке был, в Канзасе, мы только вчера приехали — я не знал, кто вы!.. Меня ребята подначили — сказали, новенькая, классная телка! Пожалуйста, мэм! Я не знал! Мне Юло потом сказал, что мне еще здорово повезло!..
— Это точно! — усмехнулась Лесли. В самом деле, не сдержи она руку — и лежать ему сейчас в лазарете с разбитой гортанью (сама поломала — сама и лечи!). Да и удар по яйцам мог бы быть куда сильнее.
— Так вы не сердитесь, мэм?! — обрадовался парень.
— Ладно уж, так и быть! Зовут-то тебя как?
— Колт. Колт Бреннер. А здорово вы меня огрели — я понять даже ничего не успел! — в голосе его прозвучало откровенное восхищение.
Сержанта Калвера Лесли навещала нечасто, позволяла себе забегать к нему от силы раз в неделю. И то Джерико их однажды чуть не застукал.
Как-то раз после полудня она зашла к сержанту в ангар, собираясь поподробнее расспросить его о новом мамином муже — сколько ему лет, что за человек. Да и вообще, хотелось пообщаться — хоть сержант при ее появлении обычно морщился и спрашивал неприветливо: «Чего надо?» — он все равно оставался для Лесли частицей ее жизни в Форт-Бенсоне, и ее тянуло к нему как магнитом.