В нашем локусе восемь жилых ярусов, на каждом – этажей пятьдесят или чуть больше. Выше идут технические зоны, службы контроля и обеспечения, ветростанции и много еще чего… За год не обойти все помещения, если в каждое заглядывать на минуту, но я и не собираюсь их обходить. Довелось мне ютиться в свое время среди бетона и гремящего металла технических ярусов. И не найди меня тогда, зарывшегося в гнилую ветошь и подыхающего от лихорадки, старый рекрутер Дзамро, кто знает, может, сейчас мои косточки белели бы в красном секторе, рядом с останками таких же бедолаг, неудачников или беглецов, не сообразивших, как выжить в локусе.
Неудачниками, вот кем мы были с Тенеком, когда семь лет назад удрали из родной деревни. Но делать-то все равно было нечего… Мне сулили недобрую судьбу спившегося отца, Тенеку же полагалось тянуть лямку своего – наливать проезжим и местным брагу да подносить нехитрую закуску. Вот два дурачка, полные надежд, и рванули короткой летней ночью на восход в поисках сладкого куска. Помню, как мы долго пробирались сквозь болота и заброшенные угодья восточных земель, по ночам крали овощи с огородов унылых фермеров, чуть не сгинули в мангровых лесах, но добрались, голодные и веселые, до Нагорья Ветров. Бьющие со всех сторон воздушные потоки нас чуть было не сдули в ущелье. Но мы сумели, не переломав рук и ног, спуститься к порталу. И тут, как водится, дуракам начало везти: на грузовой площадке оказался лихтер вольных торговцев, раз в два или три года привозивший на Параисо всякое барахло. Пока шла разгрузка, мы затаились в дебрях открытого пакгауза среди контейнеров больших и малых. Тенек принялся ковыряться с замком одного из них и, к нашему общему изумлению, сумел его вскрыть. Внутри, правда, оказались контейнеры поменьше, какие-то короба. А в них странные устройства, причем некоторые из них светились или помигивали огоньками. Помню, увидев это, я испугался, резко отдернул руку и порезал ладонь об острый край защелки. Крови было немного, но пара капель попала в странную штуку, мерцающую разноцветными полосами. Я поплевал на них и растер, чтобы не было заметно. Мы ничего не взяли, потому что если бы попались на воровстве, то прощай, звезды… Да и незнакомая техника пугала, к нам обычно завозили всякое моторное старье для вспашки, одноразовые стимуляторы, визоры и прочую дребедень, которая торговцам, как я потом понял, почти ничего не стоила, а может, им еще и приплачивали за вывоз хлама. Взамен они брали у нас сублимированное мясо, чистое, без всяких добавок.
А тогда, в нашей глухомани, в Кущах, мне, Тенеку да и всем жителям деревни даже облупившиеся трубки светильников или наручные экранчики казались фантастическими плодами далекой метрополии, где у каждого есть шанс найти свою судьбу: то есть сделать карьеру, заработать денег, обрести славу и власть… Рассказы стариков о чудесах столичной планеты набивали мусором слабые головы сельской детворы. У Тенека глаза загорались неистовым огнем, когда он пересказывал слухи и сплетни, которыми обменивались посетители корчмы его отца. Он был на два года старше меня, и мозги у него соображали лучше, даже универсальной грамоте выучился по каким-то текстам, которые сохранились в полудохлом настенном экране, висевшем над стойкой в корчме. Скорее всего прежний владелец забыл очистить память, прежде чем выбросил его на помойку.
Тенек сгоряча пытался меня и Венду научить сложению букв и знаков, но у него ничего не вышло. Я немного стал соображать в цифрах, дальше дело не пошло, ну, а у вечно голодной Венды мысли были только о жратве. Про обучающие панели в наших краях даже не слышали. Еще помню, как Тенек долго уговаривал Венду сбежать с нами и почти уговорил, но пока она тупо таращилась на него, ковыряя в носу, за ней явился Винц, старший брат, и пинками погнал домой. Венде сейчас лет шестнадцать, она была на год моложе меня. Что с ней теперь?.. Стала, наверное, деревенской подстилкой, если, конечно, семейка Горгов не продала ее в услужение в приличный дом Уруча, ближайшего городка. Но не припомню я там приличных домов…
Входной сегмент тяги время от времени слабо причмокивал, словно собирался на ходу распахнуть створки. На такой скорости меня и парочку омоложенных старичков, целующихся на заднем сиденье, из кабины вряд ли выдует, но удовольствия мало. Пару раз я уходил на открытых платформах от чрезмерно догадливых клиентов: сначала здорово, дух захватывает, а потом чувствуешь – еще немного, и мозги напрочь выдавит из ушей мелкими брызгами.
Кабина нырнула под арочный пролет, развернулась и с легким шипением опустилась на платформу. Старички, идиотски хихикая, выбрались на нее и, держась за руки, бодро засеменили вверх по пандусу. Их блестящие от золотых татуировок бритые головы сияли, как нашивки охранников. Я проводил их взглядом, дождался, когда они втянулись в одну из многочисленных вертушек контроля, и только тогда покинул кабину. После вязкого смолистого духа сосны и ельника, после стерильной пустоты кабины родным показался мне кисловатый воздух локуса, пронизанный запахами металла, пластика, пота и тысячи других ингредиентов, составляющих неповторимую атмосферу башни, нашпигованной сотнями тысяч людей. Почти все они готовы рвать жилы с утра до вечера, чтобы заработать и заслужить к старости право на жилье в пригородных поясах. А по мне так и здесь неплохо. В разных местах довелось побывать, каждое имеет свой неповторимый аромат, но только здесь, в Дрездене-4, я чувствую себя уверенно. Здесь мне знакомы многие укромные уголки, где можно затаиться и переждать неприятности, здесь мне впервые открылась жизнь в метрополии во всей ее красе и ужасах, обрамляющих красу. И здесь, а не в скучных садах и парках, отраде стареньких пердунцов, можно встретить таких красивых, но пока еще недоступных женщин. Сюда выбросили нас торговцы, и мы с Тенеком, испуганные дети, впервые увидели столько людей сразу. Увидели прозрачные капли подъемников, суетливо скользящие вверх и вниз по стенам внутреннего колодца, а потом заблудились в бескрайних коридорах, на многополосных эскалаторах, в полумраке таинственных переходов и закоулков жилых ярусов. Увидели и восхитились внутренним паркам и прудам, а потом потеряли друг друга – нас растащила в разные стороны толпа, внезапно хлынувшая на широкие улицы-коридоры и так же внезапно растекшаяся по многополосным движущимся лентам…
Я его нашел только через три года. Но он меня не узнал. Вот и сейчас не узнает, хотя последний раз я менял лицо четыре месяца назад, перед тем как отправиться на орбитальный пакгауз. Там, как выяснилось, великие дела делали. Теперь, разумеется, перестали, но из-за этого очень-очень на меня сердиты. Когда нас раскидало по бесконечным лабиринтам локуса, Тенеку поначалу везло больше. Судя по обрывкам его несвязных речей, он быстро сообразил, как пользоваться раздатчиками еды и куда можно приткнуться, чтобы не мозолить глаза блюстителям порядка. Тенек неплохо проводил время, осваиваясь на этажах, пока я перебивался какими-то объедками в технической зоне. Потом он встретил какую-то дурную девку, та завела его в компанию шакалов, и тут перестало везти, потому что ему дали нюхнуть пыльного месива, и он сковырнулся с первой же дозы. Позже, когда мы встретились, у меня уже накопились весьма неплохие проценты, и я поместил Тенека в лечебный сектор. Куратор разрешил мне потратить немалую сумму, но без особого успеха. Замес в голове моего бедного друга спекся в камень, мозги пришли в негодность. Проще было заново имплантировать личность, мне даже порекомендовали пару сноровистых модельеров, но на смывку я не мог решиться. Иногда у него бывают дни просветления, редкие дни, и если они приходятся на мои посещения, Тенек узнает меня, вспоминает о деревне. Правда, имен уже не помнит. Вот и сейчас я решил зайти к нему, перед тем как явиться в Бюро. От сиделки пришло сообщение, что он хочет видеть меня. Наверное, огненный туман в глазах немного рассеялся.