Поскольку я колебалась, застыв как вкопанная на канализационном люке, переваривая все, что она мне сейчас сказала, Валентина продолжила:
— Ладно, понимаю: тебе нужен более сильный стимул, чтобы вскарабкаться на шестой этаж. Но уверяю тебя, что он в самом деле уродливый извращенец. Мы можем легко сфотать его и разместить в Facebook. Ты же помнишь, у меня талант на такое!
Валентина улыбалась точно так же, как в четырнадцать лет, и я сразу вспомнила: тогда ей действительно удалось убедить одного мерзкого типа показать ей свой член по веб-камере. Когда она мне отправила их разговор, украшенный видеофрагментами, я буквально выла от смеха, сидя за своим компом. Алиса тогда решила, что я потеряла рассудок.
— А ты расскажешь мне о своих последних любовниках. Если верить Бабетте, ими вполне можно заполнить целый вагон электрички.
Я прыснула от смеха и как по волшебству снова приблизилась к Валентине, которая тоже смеялась. Мне было больно немного отвлечься от Месье, и я чувствовала, что он так или иначе отомстит мне за то, что пренебрегла им в его собственном квартале Парижа, но я вложила свою руку в теплую ладонь Валентины, и мы с сигаретами в зубах медленно направились к улице Шарлемань.
Это не сильно отличалось от наших встреч несколькими годами раньше, когда мы шли в полдень на обед по улочкам Ножан-сюр-Марн, обсуждая бурные приключения с ребятами из старших классов, казавшимися нам тогда совсем взрослыми.
Когда я сказала об этом Валентине на лестничной площадке третьего этажа ее парижской голгофы, она выдала умозаключение, что навсегда останется в наших анналах:
— В конечном счете, даже если сегодня у мужчин, с которыми мы встречаемся, волосы с проседью, они по-прежнему остались детьми. Мы с тобой и все наши знакомые девчонки следовали логическому процессу созревания. Но единственное, что с тех пор изменилось, это размер нашей дырки в заднице.
— Тонко подмечено! — раздался голос соседки с лестничной площадки этажом ниже.
Первый безумный хохот за последнюю тысячу лет. Боже мой.
Тот же месяц (июнь)
Вдали от моих подружек, которых родители отправили на отдых, я нашла убежище в нашем семейном доме на юге, с ватагой друзей моей младшей сестры. Стояла та самая пора, когда можно было сдохнуть от жары, и никто бы этого не заметил. Изнуряющая влажность. В половине четвертого дня тишина была такой тяжелой, что пение цикад, казалось, доносится сквозь ватный слой. От асфальта поднималось потрескивающее марево: в эти знойные дни чувствуешь себя как на сковороде. Я была одна в бассейне. Была одна и думала о нем. Боль к тому времени превратилась в тяжелое желание, молящее о разрядке. Сердце уже не ныло. Я медленно ползла от плитки к плитке, слегка размякшая от нескольких выкуренных косячков. Рядом со мной сестра и Люси играли в карты.
Я поднялась в свою комнату — этот путь показался мне безумно эротичным, — там свет, проникающий через старые жалюзи, был точно таким же, как в пору моего детства. Бежевый, невероятно мягкий. И сладострастный. Очень сладострастный из-за особенности проходить сквозь занавески и как бы невзначай освещать многое. Вот уже два месяца Месье не подавал признаков жизни, и внезапно он возродился во мне благодаря нескольким лишним градусам жары и этого света, Боже мой, этого света… Месье и его глаза с поволокой.
Алиса ворвалась в мою задумчивость, как пушечное ядро, и бросила на меня хитрый взгляд, который необязательно было подкреплять словами.
— Люси скрутила косячок.
К тому времени я вернулась в нормальное состояние, но мне постоянно приходилось скрывать от всех, что могу быть одержима мужчиной такого возраста (и такого положения): по-прежнему поглощенная собственными мыслями, я пошла за Алисой. Картежники были увлечены игрой. Сделав несколько быстрых затяжек, я незаметно ушла, раздираемая противоречивыми чувствами. Что делать с этим телефоном, в котором имя, знакомое до боли, сменилось на «Месье»? Я пока еще только училась правильно пользоваться этими всплесками чувства собственного достоинства, училась снова быть гордой. Этого было достаточно для того, чтобы находить себе оправдание всякий раз, когда ощущала себя на грани срыва.
Мне хотелось позвонить Месье прямо сейчас, чтобы поговорить с ним о книге и моей попе. Месье обожал мою попу: это не могло пройти у него так быстро. Итак, моей целью в тот день было вызвать у него возбуждение.
Люди, смотревшие в окна, наверняка видели незнакомую полуголую девицу, прыгающую по раскаленному асфальту с телефоном возле уха. Месье, разумеется, не ответил. Тогда, исчерпав все средства, я оставила ему длиннющее сообщение на автоответчике.
Я хотела узнать, как у тебя дела.
Я хотела, чтобы ты перестал бояться меня.
Хотела рассказать тебе о «Месье» — книга продвигается.
Хотела также рассказать о бассейне. Я сейчас на юге, в нашем доме, с друзьями. Не знаю, поймешь ли ты, что я хочу сказать, но здесь стоит такая гнетущая жара, что даже природа затихает.
Такая жара бывает лишь на юге. Только что я плавала без купальника, абсолютно одуревшая. Я еще немного покурила.
От травки и жары меня охватила приятная истома. И я принялась думать, сама не знаю почему, что мы могли бы быть вместе в этом бассейне. Только ты и я. Представляла тебя рядом у бортика, уже немного возбужденного. Говорила тебе что-то вроде: «Пойдем в комнату, я хочу тебя».
А ты мне отвечал: «Хорошо, но при условии, что ты позволишь мне смотреть на твою киску так долго, сколько мне захочется».
Я согласилась. И тогда мы потихоньку выбрались из бассейна и направились в мою комнату на втором этаже, залитую рассеянным мягким светом. Я уверена: тебе понравился бы этот свет.
Ты долго смотрел на место между моих ног, но, поскольку я была не совсем нормальной, мне это очень нравилось. Я не протестовала, может, совсем чуть-чуть, как ты любишь. Мы занимались любовью. Не могу точно объяснить, как это было. Придумай сам. Представь, как я изо всех сил цеплялась за твою спину.
Вот все, что я хотела тебе сказать. Я знаю: после моих слов о том, что мне не нужно ничего особенного, это звучит странно.
Позвони мне.
Или не звони, поступай как хочешь.
Я всегда была уверена, что голосовое сообщение для Месье не лучший способ вызвать его реакцию. Направляясь обратно к саду, ни на секунду не надеялась получить что-то в ответ. Для меня оставалось загадкой, как он разбирается со своими пропущенными звонками; мне всегда казалось, что мои попытки дозвониться до него теряются в пространственно-временном вихре, и что я могу сколько угодно дергать за эту тонкую ниточку, когда-то связывавшую меня с ним: Месье без всякого предупреждения оборвал ее.
На следующий день, вернувшись из центра города наполовину расплавленной, я увидела, что кто-то оставил мне сообщение на автоответчике. Я рефлекторно ощутила болезненный укол надежды, хотя уже давно ни на что не надеялась. Я очень боялась в очередной раз испытать горькое разочарование.