«Вот оно, твое Лишнее Сообщение», — подумала я три часа спустя, объедаясь маффинами [39] перед немецкой версией «Огней любви» (разочарование и бесплодное ожидание очень располагают к подобному поведению).
— Гадкий, мерзкий Месье, — проворчала я позже, когда ехала в метро.
Бабетте я написала:
— Иногда Месье бывает классным, иногда дрянным, как сегодня.
И вдогонку отправила:
— Проблема в том, что все это уживается в нем одном.
И потом, в самый неудобный момент, когда поезд был на станции Мерингдамм, он позвонил. Я, словно заяц, выпрыгнула из вагона, нашла свободное место на скамье, пропустив два поезда с интервалом в семь минут, хотя должна была вернуться к себе ровно в девять часов. Но поймите меня, мне нужно было без помех слышать его красивый и глубокий голос с ласкающими нотками, голос, который проникает под платье и расшнуровывает ботинки. Я провела целый месяц без этого голоса и солгала бы, если б ради красного словца написала: «Я уже забыла, насколько это приятно». Нет, я ничего не забыла, ни малейшей детали. Я прекрасно помнила, что Месье по телефону был чудовищно, отвратительно возбуждающим. Я не была удивлена — просто впитывала в себя этот голос.
Только через пять минут разговора я осознала, что недвусмысленно ерзаю по скамье на глазах у всех. Смех Месье вызывал у меня особенно сальные улыбки и ненасытное желание испробовать свои самые лучшие остроты, чтобы услышать его снова и снова, этот бархатный глубокий смех, вспыхивающий, словно оргазм, в телефонной трубке. Месье говорил, что очень хотел бы приехать в Берлин. Повелительный тон, которым он произнес: «Возьми меня с собой», одним взмахом руки смел все эти месяцы, когда он не переставал ускользать от меня. Как обычно, Месье разговаривал со мной так, словно мы только что вылезли из постели. Сама мысль о том, чтобы устраивать ему допрос, казалась неуместной.
— Я так рада тебя слышать! — воскликнула я, и Месье, без малейшего побуждения с моей стороны, принялся рассказывать мне о возможном конгрессе в Потсдаме, о долгом уик-энде рука об руку с косячком во рту, в самом трогательном городе мира, со мной в качестве вдохновителя берлинских ночей, подразумевая, что эти ночи будут переходить в дни и снова становиться ночами, а мы будем лежать обнаженными на измятой постели нашего отеля в Фридрихсхайне. Даже находясь в самом центре города, наполненная приятным теплым воздухом берлинского метро, я не осмеливалась представить его плечо рядом со своим на этой скамье, опасаясь, что не смогу сдержать крик нетерпения. Мне было очень приятно об этом думать. Я убеждала себя, что это вполне возможно, если только Месье действительно сможет, если только он захочет.
— Ты сегодня красивая? — спросил он меня.
— Не очень.
Он рассмеялся.
— Почему?
— Не знаю, грязные волосы собраны в хвост, джинсы рваные… я сегодня не в лучшей форме.
— Ты меня обманываешь… — ответил он. — Посмотри в стекло. Ты себя видишь?
— Да.
Напротив я увидела свое багровое лицо и ноги, всегда неплохо смотрящиеся даже в самых отвратительных кедах. Вид влюбленный: так, во всяком случае, наверняка думали пассажиры, слыша мое жеманное щебетание. Вид болезненный, но об этом знала лишь я.
— Я только что перечитывал твое сообщение и вспомнил о фотографиях Беллмера, не знаю, знаком ли он тебе. Ханс Беллмер.
— Конечно. Он фотографировал кукол.
— Одна из них мне напомнила тебя, в первый раз, когда я тебя увидел. Я еще не знал, какая ты, просто различил твое маленькое розовое тело под простынями — розовое, как у кукол Беллмера.
Административный район Берлина.
— Ты мне никогда об этом не говорил, — пробормотала я, пытаясь изо всех сил скрыть от него, насколько сильно мне хочется слышать подобные фразы еще и еще, так они ласкали мне слух.
— Когда ты возвращаешься из Берлина?
— Третьего.
Я на несколько секунд впилась зубами во внутреннюю поверхность щек, но это было сильнее меня:
— Увидимся, когда я приеду?
— Да, — важно ответил Месье, и все мое тело внезапно показалось мне легким, из-за такой ерунды, без всяких на то оснований, словно теперь Месье не мог не сдержать обещания, и я парила, парила. Даже после того, как связь неожиданно прервалась, я летела под Rolling Stones, едва касаясь земли.
Оказавшись в своей кровати, словно особые обстоятельства требовали отметить это событие таким же необычным способом, я засунула в свою вагину ручку щетки для волос, быстро доведя себя до грани истерики. Поскольку Месье рядом не было, мне требовалось хоть чем-то заполнить брешь, которую он только что приоткрыл, и ощущения, полученные от этого, были такими же неуловимыми, как он сам.
Четверг
Нередко, возвратившись из Берлина, я рыдала от тоски в своей кровати. Чаще всего мне не хватало запаха его улиц, этого воздуха со смесью пыльцы, зеленой воды Шпрее и ароматов из всех кафешек, выстроившихся вдоль тротуаров. Мне не хватало людей. Ощущения постоянной эйфории. Одиноких прогулок без оглядки на время. Но теперь, когда я жду встречи с Месье, зная, что он всего в пятнадцати километрах от меня, тоска имеет совсем другой привкус.
Вот уже два вечера мы ходим по краю пропасти из-за этого чертова городского телефона. Что меня дернуло позвонить с незнакомого ему номера? Я сидела в кабинете и оставила на его автоответчике сообщение, в котором уточнила, чтобы он ни в коем случае не перезванивал на этот номер. Причина: это был телефон моего дяди, а тому понадобится всего пара секунд, чтобы почуять неладное. Но я, видимо, забыла, что у Месье никогда не хватает времени или терпения дослушивать до конца свои сообщения, поскольку их обычно накапливается не меньше тридцати. Через пятнадцать минут, когда я уже забыла об энной по счету попытке связаться с ним, пронзительно зазвонил телефон. Я в своей комнате писала очередную главу книги.
Первый звонок: я услышала наверху топот сестры, бросившейся к телефону. Второй звонок: до меня вдруг дошло, чем это может кончиться, если звонит тот, о ком я подумала. И я подскочила с места, опрокинув этажерку, с угрожающим воплем: «Это меня!». Наконец я прижала трубку к пылающему уху.
— Здравствуйте, — услышала я голос Месье. — Вы мне звонили, но этот номер мне незнаком.
— Это я! — улыбнулась я с бешено колотящимся сердцем.
— Кто?
— Элли. Прослушивай внимательнее свои сообщения, я просила тебя не звонить сюда! Я у Филиппа!
Но Месье уже не слушал дальше, повторив мое имя веселым тоном, какого я у него никогда не слышала, словно я только что озарила его день.
— Как твои дела, куколка моя? Мне так приятно тебя слышать!