– Вы хорошо умеете вскрывать чужие машины, господин интендент? – спросил Ван Вейтерен, когда они приблизились к коптильне.
– Не особо, – ответил Мюнстер.
– Желательно не привлекать внимания. Всё же вокруг люди… обидно будет, если они что-то заподозрят, уж коли мы решили отложить ад до понедельника. – Он достал из кармана моток стальной проволоки: – Это подойдет?
Мюнстер оглядел проволоку:
– Думаю, да.
– Отлично. Я остаюсь здесь. Ты подходишь к машине и открываешь ее. У тебя полминуты, не более.
Мюнстер пошел в сторону парковки. Присел на корточки рядом с красной «маздой», и уже через десять секунд все было сделано.
– Отлично, – сказал комиссар, подходя к нему. – Рука у тебя набита. Садись же, черт побери!
Понадобилось всего несколько минут, чтобы констатировать – в машине Беаты Мёрк, как и в ее квартире, зацепок не наблюдалось. Во всяком случае, было очевидно, что ни она, ни ее предполагаемый убийца не были столь легкомысленны, чтобы оставить важную улику в машине.
Впрочем, инспектор Мёрк могла, конечно, и оставить, если уж соблюдать точность…
Ван Вейтерен вздохнул и вылез из машины.
– Пошли, – сказал он. – Пройдем еще раз по беговой тропе. На этот раз и по пляжу тоже.
Мюнстер кивнул.
– И смотрите в оба, господин интендент! Она исчезла где-то здесь вчера вечером, это неоспоримый факт. Один из немногочисленных неоспоримых фактов в данном расследовании.
– Да уж, – проговорил Мюнстер. – Не могу не согласиться.
Ван Вейтерен порылся в карманах в поисках сигарет и, к своей величайшей радости, нащупал пачку Баусена.
– Где-то там… – сказал он, указывая рукой, – где-то там он сидел, спрятавшись, вчера вечером и поджидал ее. И потом…
– И потом – что? – спросил Мюнстер.
Ван Вейтерен поджег кончик сигареты и некоторое время рассматривал сгоревшую спичку, прежде чем швырнуть ее через плечо.
– Не знаю, – сказал он. – Разрази меня гром, если я знаю. Ясно одно. На этот раз он не воспользовался топором… во всяком случае, здесь, на дорожке. Такую лужу крови мы не могли пропустить.
– Очень утешительно, – пробормотал Мюнстер.
– Конечно, – сказал комиссар. – Ну что, пойдем?
36
– Как идут дела? – спросил Хиллер.
Ван Вейтерен с отвращением посмотрел на телефон.
– Хорошо, – сказал он.
– Хорошо? Ты возишься там уже почти месяц… есть люди, которые считают, что уже пора раскрыть это дело.
– Пусть приедут сюда и помогут, – ответил Ван Вентерей.
– Ты мог бы, по крайней мере, послать нечто вроде отчета. Некоторые хотят знать, чем вы там занимаетесь…
– Некоторые пусть поцелуют собственную задницу.
Хиллер проворчал нечто нечленораздельное.
– Тебе нужно подкрепление?
– Нет, – ответил Ван Вейтерен. – Но Мюнстер наверняка захочет уехать на пару дней домой.
– Почему?
– Жена и дети. Слыхал о таком?
Хиллер снова что-то проворчал.
– Ты хочешь, чтобы его сменил Рейнхарт?
– Возможно, – проговорил Ван Вейтерен. – Поговорю с Мюнстером, но мы подождем до вечера понедельника.
– До вечера понедельника? Почему именно до вечера понедельника?
– В понедельник почитай газеты, и ты сразу все поймешь.
– Какого че…
– Или посмотри телевизор. Дело примет, мягко говоря, совершенно неожиданный оборот.
В трубке послышались странные звуки, но Ван Вейтерен не понял, объяснялись ли они плохой связью на линии или тем, что начальник полиции чуть не задохнулся от такой наглости.
– С каких это пор рапорты подаются через СМИ? Какого дьявола… – удалось ему выговорить через некоторое время, но тут Ван Вейтерен прервал его:
– Сожалею. Мне пора идти выслеживать отвратительного бандита. Позвоню позже.
В трубке снова раздался скрежет. Комиссар положил трубку и выдернул штепсель из розетки.
Поставив три бутылки темного пива в ведро с холодной водой и расположив в пределах досягаемости вазочку с оливками, он забрался в ванну и погасил свет.
Поудобнее устроив голову на краю ванны и закрыв глаза, он протянув руку, достал предварительно открытую бутылку и сделал несколько больших глотков.
«Не вылезу, пока не приду к разгадке», – подумал он, но вскоре осознал, что планку придется опустить пониже. Что скажут остальные в понедельник утром, когда помимо пропавшего инспектора им к тому же придется возиться с утонувшим комиссаром?
«Хватит клятв и пустой болтовни, – решил он. – Вернемся к отправной точке. К Палачу. Полная концентрация внимания».
Существовало старое правило, всплывавшее время от времени в сознании и унаследованное им от Боркманна – одного из немногих полицейских, к кому он испытывал неподдельное уважение. Собственно, единственного, если подумать… хотя тут, конечно, сказывается и временной аспект: Боркманн дослуживал свои последние годы в качестве комиссара во Фригге, когда молодой Ван Вейтерен лишь приступил к своим обязанностям ассистента полиции. Как бы там ни было, уважение и доверие остались, а анализировать их истоки у него не было никакого желания. «Даже тертому старому полицейскому нужна какая-то точка опоры в жизни, свой спасательный круг», – подумал он. Правило Боркманна, собственно говоря, и не являлось правилом – лишь утверждение, наблюдение, отлично подходящее к трудным, запутанным случаям.
В каждом расследовании, утверждал Боркманн, существует точка, пройдя которую мы уже не нуждаемся в дополнительной информации. Когда мы достигаем ее, нам уже известно достаточно, чтобы найти разгадку одними только мыслительными усилиями. Хороший следователь должен научиться чувствовать эту точку, вернее, тот момент, когда она уже пройдена. В своих мемуарах Боркманн утверждал, что именно это умение – или его отсутствие – отличает хорошего детектива от плохого.
Плохой продолжает, когда это уже не нужно.
Ван Вейтерен опорожнил первую бутылку и взял две оливки.
Что происходит с информацией, когда она продолжает поступать уже за пределами точки насыщения? Про нее можно сказать следующее:
в лучшем случае она бесполезна;
в обычном случае она не приносит большого ущерба;
в худшем случае она очень мешает – затеняет, размывает и создает проблемы.
Ван Вейтерен обгрыз и обсосал косточки. Все это совершенно верно. И данное дело – из разряда худших случаев.
Насколько проще выследить человека, который совершил одно убийство, чем окружить серийного убийцу, где сведения, доносы, следы, подозрения и версии почти неизбежно заставляют простое и ясное потонуть в общем потоке.