Мюнстер немного посидел молча, наблюдая за тем, как двигаются по стеклу дворники.
«Дьявол! — думал он. — Почему такое должно было случиться? Какой в этом смысл?»
Он сознавал тщетность подобных вопросов, но то, что они не исчезали насовсем, возможно, все-таки о чем-то говорило. О чем-то, связанном с надеждами на лучшее, с оптимизмом, с отказом капитулировать перед темными силами? Разве нельзя посмотреть на это с такой стороны? Может, так и надо толковать это вечное почему?
— Ты много общался с ним в последнее время? — спросил Рейнхарт, когда они переехали на другую сторону реки и стали приближаться к высотным домам района Леймаар.
Мюнстер пожал плечами.
— Не особенно, — ответил он. — Где-нибудь раз в месяц. Мы иногда ходим вместе пить пиво.
— А бадминтон?
— Два раза в год.
Рейнхарт тяжело вздохнул:
— Как ему живется?
— Думаю, до сих пор жилось неплохо. У него даже появилась женщина.
Рейнхарт кивнул:
— Я тебе очень благодарен за то, что ты согласился.
Мюнстер не ответил.
— Чертовски благодарен, — повторил Рейнхарт. — Не знаю, справился ли бы я с этим в одиночку.
Мюнстер сделал глубокий вдох.
— Поехали туда, — сказал он. — Нет смысла больше оттягивать. Ты проверил, что он дома?
Рейнхарт помотал головой:
— Нет. Но я кожей чувствую, что он дома. Отступать некуда.
— Да, — согласился Мюнстер. — Ни нам, ни ему.
Припарковаться возле кондоминиума Клахенбюрх оказалось трудно. Покружив по кварталу, Рейнхарт нашел «карман» на углу Моргенстраат и аллеи Рейдер, и им пришлось пройти двести метров под дождем, прежде чем они добрались до места и смогли позвонить в дверь четвертого номера.
Поначалу изнутри не донеслось ни звука, но после нового немилосердного звонка они услышали, что кто-то спускается по лестнице. Мюнстер заметил, что у него — посреди всей этой сырости — совершенно пересохло во рту, и он вдруг испугался, что не сможет выговорить ни слова. Тут дверь приоткрылась.
— Доброе утро, — сказал Рейнхарт. — Можно нам войти?
Ван Вейтерен был одет в нечто темно-синее с красным, вероятно представляющее — или представлявшее — собой халат, и обут в нечто коричневое — несомненно, тапочки. Он выглядел уже вполне проснувшимся и держал под мышкой свернутую газету.
— Рейнхарт? — воскликнул он с удивлением и распахнул дверь. — И Мюнстер? Какого черта?
— Да уж, — сумел выдавить из себя Мюнстер. — Это точно.
— Заходите, — пригласил Ван Вейтерен, махнув газетой. — Льет как из ведра. В чем дело?
— Давайте сперва сядем, — предложил Рейнхарт.
Их проводили вверх по лестнице и провели в хорошо обставленную гостиную, где они уселись в кресла. Сам Ван Вейтерен остался стоять. Мюнстер прикусил щеку и набрался храбрости.
— Твой сын, — сказал он. — Эрих. Мне очень жаль, но Рейнхарт утверждает, что его убили.
Позже ему подумалось, что, говоря это, он закрыл глаза.
8
Когда Юнг с Роотом около двух часов дня в воскресенье припарковались перед «Траттория Комедиа», дождь временно прекратился. Двое криминалистов по-прежнему занимались брошенным «пежо» под наблюдением инспектора Ле Уда; территорию вокруг машины и вокруг места, где был найден труп, огородили красно-белой лентой.
А также узкий проход между ними. Роот остановился, почесывая голову.
— Что они надеются найти в машине?
— Понятия не имею, — ответил Юнг. — Он ведь одолжил ее у приятеля-зэка пару месяцев назад. Возможно, тот как-то замешан.
— В любом случае, по голове его ударил, очевидно, не Эльмер Кодовски, — заметил Роот. — Того уже восемь недель как не выпускали из тюрьмы, лучшего алиби не придумаешь.
— Возможно, — согласился Юнг. — Ну что, пойдем атакуем бармена, или ты намерен еще долго тут прохлаждаться?
— Я готов, — ответил Роот. — Черт возьми, как мне все это не нравится. Не нравится, когда преступность как бы бьет нам в спину. Такой человек, как В. В., должен бы иметь право на что-то вроде иммунитета.
— Сам знаю, — отозвался Юнг. — Кончай рассуждать на эту тему. Надо просто пойти и сделать свою работу, а потом поедем пить кофе.
— Ладно, согласен.
Бармена звали Алоиз Куммер, и вид у него был довольно мрачный.
Казалось бы молодой, загорелый и сильный, так что Юнг толком и не понял почему. Они сели за стойку совершенно безлюдного бара прямо напротив бармена: пока не появилось никаких посетителей, разговаривать можно было с тем же успехом и здесь. Во всяком случае, так посчитали Юнг с Роотом. Очевидно, господин Куммер тоже, поскольку он не возражал.
— Вы работали во вторник вечером? — начал Юнг.
— Только до девяти, — ответил Куммер.
— Давайте сосредоточимся на этом времени, — попросил Роот. — У вас было много народу?
Куммер показал зубы — крепкие, здоровые и, вероятно, в данный момент изображавшие ироническую усмешку.
— Сколько? — спросил Юнг.
— Может, с дюжину, — ответил Куммер. — Самое большее. Хотите чего-нибудь?
Юнг помотал головой. Роот выложил на стойку фотографии.
— Вот этот человек? — спросил он. — Он заходил тем вечером? Только не отвечайте, пока не будете уверены.
Бармен секунд десять изучал снимки, потягивая кольцо в ухе.
— Мне кажется, да, — произнес он.
— Кажется? — переспросил Роот. — Вы что, верующий?
— Да, он был здесь. Сидел и ел за одним из столиков в зале, я не обращал на него особого внимания.
— Когда именно? — спросил Юнг.
— Примерно между пятью и шестью… да, он ушел в четверть седьмого, как раз перед приходом Хелен.
— Хелен? — уточнил Юнг.
— Одной из девушек с кухни.
— Она ваша подружка? — поинтересовался Роот.
— Какое, черт возьми, это имеет отношение к делу? — Куммер явно начал раздражаться.
— Никогда не знаешь, — ответил Роот. — Жизнь — клубок странных связей.
Юнг многозначительно кашлянул.
— Он сидел один или с кем-то? — спросил он.
— Один, — не раздумывая ответил Куммер.
— Все время? — спросил Роот.
— Все время.
— Сколько всего народу сидело за столиками между пятью и шестью часами?
Куммер задумался.
— Немного, — сказал он. — Может, человек пять-шесть.