— Похоже, у вас сейчас далеко не высокий сезон, — заметил Роот.
— А вам бы хотелось играть в гольф в такую погоду? — поинтересовался Куммер.
— В гольф? — переспросил Роот. — Это такое катание яиц по газону?
Куммер не ответил, но татуировка на его предплечье зашевелилась.
— А в баре он не сидел? — Юнг попытался вернуться к теме. — Не заказывал спиртное или что-нибудь другое?
Куммер помотал головой.
— Сколько всего народу сидело в баре?
— Двое-трое… я точно не помню. Думаю, периодически кто-то присаживался на несколько минут. Как обычно.
— Хм… — произнес Юнг. — Когда этот одинокий посетитель уходил… не заметили ли вы, чтобы кто-нибудь последовал за ним? Я имею в виду, вышел вскоре после него?
— Нет, — ответил Куммер. — Как, черт возьми, я смог бы это запомнить?
— Не знаю. Но дело в том, что его убили тут, на парковке, судя по всему, всего через несколько минут после того, как он отсюда вышел, поэтому было бы хорошо, если бы вы постарались припомнить.
— Я стараюсь, как могу, — заявил Куммер.
— Отлично, — сказал Роот. — Мы не ждем от вас невозможного. Не произошло ли тем вечером вообще чего-либо, что бы вам запомнилось… чего-либо необычного? Или заслуживающего внимания?
Куммер опять задумался.
— Вряд ли, — ответил он. — Нет, все было как обычно, только… довольно спокойно.
— Он бывал здесь раньше, этот человек? — спросил Юнг, постукивая ручкой по фотографиям.
— Нет, — ответил Куммер. — По крайней мере, в мою смену.
— У вас, похоже, хорошая память на лица?
— Я обычно запоминаю людей, с которыми встречался.
— Как давно вы здесь работаете?
— Три месяца.
Роот заметил на конце стойки вазочку с арахисом. Он сполз со стула, пошел и взял горсточку. Бармен наблюдал за ним, скептически наморщив лоб. Юнг кашлянул.
— Та машина на парковке, — сказал он. — «Пежо»… она, следовательно, стоит здесь со вторника?
— Мне так сказали, — ответил Куммер. — До сегодняшнего дня я об этом не задумывался.
— Лица вы запоминаете лучше, чем машины?
— Точно.
— Какая была погода во вторник вечером?
Куммер пожал плечами:
— Полагаю, сыро. Ветрено. Хотя бар, как вы могли заметить, находится под крышей.
— Неужели? — произнес Роот, забирая остатки орехов.
— А как вы сами сюда добираетесь? — спросил Юнг. — Тоже пользуетесь парковкой? Ведь вы, наверное, живете не в Диккене?
Куммер покачал головой и снова выставил напоказ зубы.
— Чаще всего на трамвае, — ответил он. — Иногда езжу вместе с Хелен или с кем-нибудь еще. Но никто из служащих ресторана парковкой не пользуется. Позади здания есть несколько индивидуальных мест.
— О каком количестве служащих идет речь? — поинтересовался Роот.
— Около дюжины, — пояснил Куммер. — Но за раз работает не более трех-четырех человек. В такое время года у нас, как уже говорилось, низкий сезон.
— Как говорилось, да, — повторил Роот, оглядывая пустующее помещение. — Значит, кто является убийцей, вам не известно?
Куммер вздрогнул.
— Какого черта? — воскликнул он. — Ясное дело, не знаю. Мы ведь не отвечаем за то, что кому-то досталось именно на нашей парковке.
— Конечно нет, — сказал Роот. — Думаю, нам остается только поблагодарить вас за беседу. Возможно, мы еще вернемся.
— Это еще зачем? — спросил Куммер.
— Просто мы так работаем, — пояснил Юнг.
— Просто мы любим арахис, — добавил Роот.
В воскресенье вечером Эва Морено и Рейнхарт направлялись на Окфенер Плейн. Площадь располагалась всего в нескольких кварталах от полицейского управления, поэтому, несмотря на ветер и надвигающийся дождь, они шли пешком.
— Надо, чтобы мозги хорошенько продуло, — объяснил Рейнхарт. — К тому же полезно, когда внешние условия отвечают внутреннему состоянию.
— Как он это воспринял? — спросила Морено.
Рейнхарт немного помедлил с ответом.
— Не знаю. Будь я проклят, если знаю. Разговорчивее он, во всяком случае, не стал. Мюнстеру тоже пришлось нелегко. В общем, хреново.
— Он был один?
— Нет. Слава богу, у него была его новая женщина.
— Слава богу, — поддержала Морено. — Она хорошая?
— Думаю, да.
Они подошли к старой площади и отыскали нужный адрес. Один из множества домов с высокими, узкими фронтонами; довольно обветшалый, покрытый сажей фасад и давно не ремонтировавшиеся оконные проемы. К входной двери вели несколько ступенек — Морено нажала на кнопку возле написанной от руки таблички с фамилией.
Через полминуты после повторного звонка Марлен Фрей им открыла. Лицо у нее было немного опухшее, а глаза — в три раза более заплаканные, чем утром, когда Морено беседовала с ней у себя в кабинете. Тем не менее в этой хрупкой женщине ощущалась воля.
Морено отметила также, что она сменила одежду, правда, всего лишь надела другие джинсы и желтый свитер вместо красного, но, возможно, это свидетельствовало о том, что она начала свыкаться с фактом. Поняла, что жизнь должна продолжаться. Никаких успокоительных таблеток она, похоже, не принимала. Хотя это, разумеется, определить было трудно.
— Здравствуйте еще раз, — сказала Морено. — Вам удалось хоть немного поспать?
Марлен Фрей помотала головой.
Морено представила Рейнхарта, и они поднялись по тесной лестнице на третий этаж.
Две маленькие комнатки, узенькая выстуженная кухня, и всё. Темно-красные стены и минимум мебели: в основном большие подушки и яркие тюфяки, предназначенные для сидения или лежания. Несколько крупных растений и пара плакатов. Перед газовой печуркой, в комнате побольше, стояли два плетеных стула и низкая табуретка. Марлен Фрей села на табуретку, указав Морено и Рейнхарту на стулья.
— Я могу вас чем-нибудь угостить?
Морено покачала головой. Рейнхарт откашлялся.
— Мы знаем, что для вас это безумно тяжело, — начал он. — Но мы все равно вынуждены задать вам ряд вопросов. Скажите, если вы не в силах отвечать, и тогда мы перенесем разговор на завтра.
— Лучше сейчас, — ответила Марлен Фрей.
— Кроме вас в квартире кто-нибудь есть? — поинтересовалась Морено. — Подруга или еще кто-то?
— Подруга придет попозже. Со мной все в порядке, не беспокойтесь.
— Значит, вы жили здесь вместе? — спросил Рейнхарт, пододвигаясь поближе к печке. Она явно была единственным источником тепла в квартире, и отдаляться от него не стоило.