Плут-стряпчий объегорил дикарей
На миллион! Клянусь, на миллион!
Корабль привез алмазов знатный груз,
Их выменяв на груз дешевых бус!
Барон:
Алмазы? Это кстати. Я как раз
Хотел купить регенератор в дом,
И если деньги я б собрал с трудом,
То без труда отдам большой алмаз!
Агент:
Алмазы? Деньги? Полно, мой сеньор!
Я вам продам товар за сущий вздор –
В именьях ваших много проку нет,
Зато там есть такая штука – нефть!
Барон:
Что значит «нефть»?
Агент:
Пустяк! Густая грязь!
Барон:
Всю грязь, мой друг, дарю вам, не чинясь!
Купайтесь в ней хоть до скончанья дней!
Агент:
Поступка нет прекрасней и умней!
Я чувствую, что день прожил не зря,
Узнав, почём алмаз у дикаря!
I
Колесницы судьбы
(совсем недавно)
Гиль Фриш наблюдал, как Якатль – астланин, сидящий на поводке у Пробуса – налаживает дружбу с пауком-птицеедом. Птицееды – великаны среди паучьего племени. А этот выглядел и вовсе исполином: сантиметров сорок в размахе лап.
От птицееда только что удрала добыча: глянцевая, словно покрытая лаком древесная лягушка. Взамен добрый Якатль поймал пауку кузнечика. Паук капризничать не стал, использовав подарок по назначению. После трапезы он забрался на подставленную ладонь астланина, посидел на ней, словно в раздумье – и взбежал Якатлю на плечо, где и устроил наблюдательный пункт. Счастливый, как ребенок, астланин рассмеялся и начал кончиками пальцев гладить мохнатого красавца. Как ни странно, паук не возражал.
Волоски, покрывающие тело и лапы птицеедов, ядовиты. Фриш об этом читал. То ли Якатлю попался безобидный экземпляр, то ли астлане были иммунны к яду пауков.
– У нас дома такой жил, – пояснил Якатль. – Мышей ловил.
Обычно астланин помалкивал, но сейчас на него снизошло общительное настроение. Общаться он был готов с кем угодно: с гематром, с пауком, с обоими сразу.
– У него волоски неядовитые? – спросил Фриш.
– Ядовитые! – широко улыбнулся Якатль.
– На тебя яд не действует?
Ответом Фришу была вторая ослепительная улыбка.
– Действует, – многие, беседуя с астланином, сочли бы его умственно неполноценным. – Знаешь, как щекотно?!
– Они! – донеслось с опушки рощи. – Они здесь!
– Здесь! – обрадовался астланин. – Они здесь!
Якатль задрал голову вверх, словно высматривая ангелов, спускающихся с небес. К глубокому сожалению астланина, увидел он лишь крону-зонтик драконового дерева. Снизу ветви кроны напоминали кубло толстых змей. Фриш вверх глазеть не стал. Он и так знал, кто им кричит и чего ждать. По дорожке к коллантариям уже бежал запыхавшийся Пробус.
– Бардак! Вопиющая безответственность!
– В чем дело? – спросил Фриш.
– Стоило оставить их без присмотра…
Помпилианец остановился, пыхтя и отдуваясь. На скамейку, опоясывавшую драконовое дерево, он садиться не захотел. Вместо этого Пробус начал возбужденно вышагивать взад-вперед, как модель на подиуме.
– Я, понимаешь, спешу!
– Он спешит! – подтвердил Якатль.
– Я бегу, лечу пчелкой – в мои-то годы!
Якатль всплеснул руками:
– В его-то годы!
– Я трачусь на гипер, звоню им, а они!..
– Что они? – спросил Фриш.
Не будь я гематром, подумал он, я бы его убил.
* * *
А что они? Как будто им оставили выбор.
На Пхальгуне коллант зависает. Пробус с Фришем и Якатлем улетают на Хиззац, искать девушку из кошмара, а оставшихся накрывает. Да, накрывает, и не ищите более подходящего слова.
Так цунами накрывает остров.
«Девушка из кошмара» не была фигурой речи. Словно догадываясь, что ее ищут, она шла, бежала навстречу, выбирая худшие из путей. Без спросу Энкарна де Кастельбро приходит в сны коллантариев, и сны, эти шлюхи из солдатского борделя, становятся общим достоянием – единый невыразимый ужас на пятерых. Вновь и вновь коллантарии оказываются в большом теле, зная заранее, что сейчас произойдет. И конечно же, рядом с постоянством родового проклятия возникает девушка. Она пытается что-то сказать, объяснить, потребовать, но губы ее лишь беззвучно шевелятся: пара синеватых червей. Звенящей тучей гнуса наваливается тьма. Булькает, закипает, пластается ломтями. Из муторного диссонансного хора, как из запертых чуланов подсознания…
Что возникало из темноты, они не помнят. Но коллантарии вскакивают среди ночи в холодном поту. Сарош слышит, как за стеной кричит рыжий невропаст. Рыжий первым и признается остальным в своих снах. Ответные исповеди не заставят себя ждать. Всем снится одно и то же, до мельчайших подробностей. Если где-то есть Общество анонимных психопатов, коллантариев там ждут с распростертыми объятиями.
– …хуже нет сидеть на жопе, – хрипло мурлычет рыжий невропаст, откупоривая бутылку с дешевой, косо приклеенной этикеткой. – Песня есть такая. Народная. «Хуже нет сидеть на жопе, лучше нет лететь стрелой…»
– Стрелой, – вздыхает Сарош. – Лететь стрелой…
Говорить о выходах в большое тело коллантарии избегают – по общему молчаливому согласию. К чему расчесывать язву? Даже от простого глагола «лететь» всех передергивает. Чуя за собой вину, вехден Сарош еще раз вздыхает и меняет тему:
– У меня огонь чахнет.
– Правда? – удивляется рыжий.
– Ага. Я его вскармливаю, а он чахнет.
Он сам не верит, что произнес это вслух. Внутренний огонь для вехдена – трудно найти дело интимней. Об огне говорят с сорасцами, чаще с семьей или врачом. С тех пор, как коллант подвергся атаке роя квантовых москитов, Сарош соблюдает миллион запретов и ограничений расы Хозяев Огня с тщательностью параноика. Укусов насекомых вехденам следует избегать. С этим запретом из числа древнейших Сарош до последнего времени справлялся легко. На родных планетах мошкара сама сторонится Хозяев Огня. В чужих мирах – по-разному, но Сарош обычно решал вопрос. И вот, космический гнус плевать хотел на необходимость блюсти чистоту – в волновом теле Сароша искусали с головы до пят.
Да, это не комары. Да, флуктуация черт знает какого класса. Да, Сарош трижды устраивает себе очищение по строгому канону. Тысячу раз да! И все равно вехдену чудится: костер в его сердце теряет жар, рдеющие угли подергиваются сизым пеплом… Хочу в космос, признается вехден. Хочу, просто умираю. Боюсь, просто умираю. Эти «хочу» и «боюсь» погасят меня, развеют по ветру…