Алексею почему-то вспомнилось, как он точно так же прижимался к стене, когда его пытались убить из-за черепановского Буратино. Тогда он был – один против всех. А сейчас…
– Почему ты не дал ее казнить, Аласейа? – строго спросил рикс.– Ты, мой дружинник, поступил против моего слова…
– Почему ты не позвал меня, вождь? – непочтительно перебил его Коршунов.– Почему ты решил казнить ее, не спросив, что я об этом думаю?
– Потому что я – рикс,– сухо ответил Одохар.– Этого достаточно.
– Есть закон,– напомнил Коршунов.– И есть судья в бурге.
– Не для моей рабыни, чья вина объявлена.
– Она – твоя рабыня? – изумился Коршунов.
– Моя,– сказал Одохар.– Стайна подарил ее мне. Он знал, что она недолго проживет в моем доме. Ее вина известна. И тебе, Аласейа, она тоже известна. Эта женщина предавала всех. Она умрет.
– Нет! – перебил Коршунов.– Она не умрет. И я хочу, чтобы ее вина была объявлена при мне! Потому что я не знаю за ней такой вины, за которую следовало бы казнить только ее! Подумай, Одохар! Крепко подумай!
– Ты мне угрожаешь? – совершенно будничным голосом поинтересовался Одохар, но Алексей не обманулся. В этот миг его жизнь висела на волоске.
Краем глаза он увидел, как Агилмунд, будто невзначай, положил руку на оголовье меча, покосился на Ахвизру, потом повел глазами в сторону Книвы…
Вновь накатило теплое чувство: свои – рядом и защитят. Сейчас. А что – потом?
– Я прошу, вождь Одохар,– спокойно и веско уронил Коршунов.– Ты – рикс. Но я хочу услышать тебя и хочу быть услышанным. Разве это не мое право?
Одохар медлил…
Он был неглуп. И умел при необходимости обуздывать свои чувства. Среди его соплеменников это было довольно редкое качество. Коршунов знал, что нужен Одохару. Но не настолько, чтобы ради этого ронять свой авторитет. В конце концов, под парусами цвета снега и крови не обязательно должен стоять небесный герой Аласейа. Героя не будет, но шелк останется. С другой стороны, Аласейа – не просто небесный герой и кувшин с удачей. Он еще и родич мирного вождя (ох, не зря Одохару не понравилось избрание Фретилы!), и родич первого из его дружинников, и… Нет, придется сохранить Аласейе жизнь. Пока. Но у Одохара хорошая память и хорошее терпение. И он дождется времени, когда можно будет расквитаться с собственным дружинником, который из-за бабы пошел против своего вождя!
– Хорошо,– кивнул рикс.– Ты услышишь, в чем ее вина. Но она умрет, если ты не убедишь меня, Аласейа, в том, что этой женщине стоит сохранить жизнь. Я дал тебе слово, что ты пойдешь со мной в поход на ромлян. Но твоя смерть освободит меня от моего слова.– Тут он не сдержался, бросил презрительно: – Если ты желаешь умереть вместе с моей рабыней – ты умрешь. Агилмунд, забери эту женщину и проследи, чтобы она не сделала еще какую-нибудь гадость. А ты, Аласейа, вернись домой, приведи себя в подобающий вид. Потом приходи – я тебя выслушаю.– Одохар сделал знак, чтобы Коршунову вернули меч.– И не разбрасывайся больше моими подарками,– добавил вождь.– Не то у меня пропадет желание что-то тебе дарить.
Они собрались в доме Одохара. В большой комнате на первом этаже, где висели посеченные щиты Одохаровых предков, а у холодного очага расположились и мрачно взирали на гостей закопченные истуканы местных богов. Собрались втроем: Одохар, Агилмунд и Коршунов. Неглупо со стороны Одохара. Если Коршунов скажет лишнее, то этим еще более восстановит против себя Агилмунда.
Старший сын Фретилы уже высказал Коршунову все, что он думал по поводу его поведения на площади. И напомнил, что род, принявший Аласейю, может точно так же и выкинуть его к чертовой матери.
– Это не тебе решать! – запальчиво выкрикнул Книва, который при любых обстоятельствах неизменно принимал сторону Аласейи.– Не ты старейшина!
– Не я,– согласился Агилмунд.– Фретила. Но Фретила велит Аласейе забыть об этой женщине и принести подарок Одохару за нанесенную обиду. Ведь Аласейа не позволил Одохару наказать свою собственную рабыню. А когда Аласейа откажется выполнить волю старейшины (а он откажется, верно?), то, дурачок Книва, отец наш изгонит его наверняка! Мне по сердцу твой буйный нрав, Аласейа! Но вижу, что ты прикипел сердцем к этой тиви, а она хитра, как лиса, и глядит сразу на четыре стороны. И ты не смиришь ее, как смирил сестру нашу Рагнасвинту, потому что даже Стайне не удалось ее смирить, а Стайна – покрепче тебя.
– Не уверен.– Коршунов усмехнулся. Он уже успокоился. И нисколько не жалел о том, что сделал. Потому что действовал правильно. По-черепановски. Сначала любыми средствами пресечь агрессию и сохранить жизнь любимой женщине. Ну а потом можно и подумать, как договориться с Одохаром. Тем более, кое-какие идеи у Алексея имелись. О том, как повернуть дело так, что не только о рабыне заботился небесный герой, но еще и об успехе будущего похода. А заодно показать Одохару, что Алексея можно использовать не только в качестве знамени и вождь совершенно напрасно «вычеркнул» его из списка своих советников.
Вот поэтому сейчас перед риксом сидел не тот Аласейа, который противостоял вождю на площади, а совсем другой. Дружелюбный и рассудительный.
– Итак, в чем же ее вина, мой рикс? Уж не в том ли, что по воле своего повелителя эта женщина писала письма нашим врагам? Или, может быть, ее вина в том, что она, опять-таки по воле своего тогдашнего повелителя Стайны, возлегла со мной, чтобы погубить и меня, и себя, и наш поход? Давай забудем о том, что она же и спасла меня. Забудем об этом и станем помнить только о ее вине. Да и есть ли вина? Можно ли наказывать рабыню за повиновение хозяину, если сам хозяин остается безнаказанным? Разве по Закону хозяин не отвечает за действия своего раба? Если убийца твоего родича пришлет тебе свой меч, которым совершил убийство, неужели ты согласишься покарать меч вместо убийцы?
– Если меч достоин того, чтобы стать верегельдом, конечно я его возьму,– не задумываясь, ответил Одохар.– Это справедливо. Но я понимаю тебя, Аласейа. Я не могу покарать Стайну, потому что этому еще не пришел срок. Вот когда мы вернемся с победой… – тут он оборвал себя и вернулся к прежней теме.– Стайна – змея. И он прислал мне не меч, а свой ядовитый зуб!
– Вот и отлично,– заметил Коршунов.– Почему бы нам самим не использовать этот зуб? Я говорю сейчас не о тиви Анастасии, рикс, а о ядовитом зубе. Почему бы нам не смочить его ядом свои стрелы?
Одохар покачал головой:
– Это стрела, которая ранит не только врага. Даже Стайне она служила скверно. Даже хитреца Стайну она предала, когда ей представилась возможность.
– То есть ты хочешь наказать ее за то, что она пришла мне на помощь? – осведомился Алексей.– Не только мне – нам?
– Я вижу,– сказал рикс,– что эта женщина очаровала тебя. Она умрет, и чары спадут.