Пылали костры, в воздухе плыл чад горелого мяса. Шипело пиво, льющееся из кувшинов в чаши. Хрустели на зубах свиные хрящи и утиные косточки. Тризна!
Нет, у этих ребят определенно другая психология. И все же кое в чем сходство с современниками Коршунова – налицо. Кое-кто из тех тоже мог нажраться на поминках до полного освинения. ТАМ Алексей терпеть этого не мог, здесь же… Как будто что-то родное проступило.
Длинные столы были поставлены на речном берегу. В непосредственной близости от чадящих погребальных костров.
Пили все. Сельчане обоих полов, скалксы (так по-здешнему называли холопов, полурабов-полуработников, не имевших «гражданских прав»), дружинники Одохара. Даже обнаглевшие хундсы ухитрялись лакать из хозяйских чаш, когда хозяева сами уже были не в состоянии.
Прислуживали главным образом пленные квеманы. Последние, кстати, могли кардинально подпортить победителям праздник, подмешав яду в напитки или попросту перерезав горло не вяжущим лыка…
Ели, пили, отползали проблеваться – и снова ели и пили.
Коршунов тоже пил. «Квено» Рагнасвинта внимательно следила, чтобы их чаша (пили они из одной емкости) не пустела. Властно покрикивала на «обслуживающий персонал». Очень быстро захмелела и принялась «грязно приставать» к Алексею. Впрочем, такое поведение не было чем-то особенным. Слева от Коршунова «тесть» Фретила оглаживал пышные формы Свинкиной мамочки, а слева от мамочки ее старший сын Агилмунд, усадив на колени пленную квеманку, недвусмысленно шарил у нее под юбкой, и нельзя сказать, чтобы квеманке это не нравилось, а кто-то из присутствующих косо поглядывал на происходящее.
Впрочем, один недобрый взгляд Алексей все же поймал: старый знакомец Алзис пялился на Коршунова с откровенной ненавистью. Коршунов никак не мог взять в толк, почему этот угрюмый парень так злобится. Неужто так из-за той квеманки обиделся? Впрочем, это его трудности. Но раздражает.
Может, пристрелить его? За поясом Коршунова красовался черепановский ТТ (сквозь кольцо пропущен ремешок – не дай Бог потеряется), поэтому он чувствовал себя круче страусиных яиц. Тем более что все серьезное оружие пирующих было аккуратно сложено в избе Фретилы: на тризне вооруженным пировать не полагается. Хотя ножи, конечно, были у всех. И у Коршунова. У него был самый крутой нож, поскольку – ТАМОШНЕГО производства. В спаскомплекте Алексей обнаружил пару «ножей выживания»: с кучей полезных вещей в полых рукоятях и устрашающими зазубринами на обухе. Но главным их достоинством были, конечно, не зазубрины, и даже не крючки-иголки в ручке, а невероятной твердости нержавеющая сталюга. Пожалуй, с точки зрения полезности эти штуковины были поценней, чем тесаки-«мачете».
Родич покойника Хундилы сверлил Коршунова взглядом, пока это не заметила Рагнасвинта. Она сразу оживилась. Пихнула Алексея: видишь, мол, как эта немочь на тебя смотрит? Ну не весело ли? И очень звонко расхохоталась. Тут Алзис, который и без того был бледен, и вовсе позеленел, шваркнул об стол недопитую чашу, обрызгав соседа пивом, и сбежал.
Более или менее пристойно вели себя те, кто обосновался во главе стола. Там устроился сам Одохар, а справа от него – Травстила.
Рикс пил относительно немного, а Травстила, хоть и вливал в себя чашу за чашей, оставался в идеальной форме.
Они беседовали. Причем вполне вероятно, что беседовали – о Коршунове. Алексей пару раз ловил на себе их взгляды. Но самого разговора не слышал. От Одохара Алексея отделяло всего двое: Фретила с супругой, но гам стоял такой, что Коршунов и Рагнасвинту слышал через слово, а понимал – через пять. Впрочем, ее и слушать было нечего. Обычное щебетание…
Как в анекдоте: «А у меня жена – такая умница. И красавица, и по дому все делает, и веселая такая: все щебечет, щебечет, щебечет… идиотка…»
Одно из железных правил, усвоенных Коршуновым в ТОЙ жизни: чем меньше пытаешься вникнуть в смысл того, что говорит женщина, тем лучше для обоих. Главное; правильно улавливать интонацию.
Агилмунд внезапно воздвигся из-за стола, перешагнул через скамейку, подхватил молоденькую квеманку поперек туловища и молодецким рывком вскинул на плечо.
Квеманка запищала и задрыгала ногами в воздухе. Одежка ее задралась, явив взглядам пирующих не только ноги, но и то, что между ними. Вслед Агилмунду полетело несколько реплик. Очевидно, рекомендации по поводу того, как наилучшим образом употребить аппетитный «десерт». Агилмунд реплики проигнорировал. Пошатываясь – не от тяжести ноши, конечно, а от поглощенного пива,– направил стопы к ближайшим кустам.
Рагнасвинта больно укусила Коршунова за ухо. Как он смеет глазеть на «прелести» какой-то квеманской девки, когда она рядом! Куснула – и тут же принялась ластиться.
А на дальнем конце стола тем временем назрела ссора. Одохаровский дружинник Ахвизра наехал на Книву. Заговорил яростно, обвиняя его в чем-то. Коршунов расслышал имя «Нидада». Алексей знал, что так звали парня, которому перерезали горло на болоте. Почему – еще не разобрался. Что-то, связанное с квеманами и Книвой.
Он еще размышлял, стоит или не стоит вмешиваться, когда Книва что-то брякнул, а разъяренный Ахвизра вскочил и схватил его за горло. Тут уж медлить было нельзя, и Алексей бросился на помощь. С другой стороны на подмогу брату устремился Сигисбарн…
Но быстрее всех успел рикс.
– Ахвизра! Отпусти! – рявкнул он командным голосом.
И Ахвизра с явной неохотой разжал пальцы.
Книва, потирая горло, глядел исподлобья. Волчонок.
– Иди сюда, Ахвизра! Сядь! – Рикс хлопнул рядом с собой по лавке.
– Аласейа! – Рагнасвинта повисла у него на локте и затараторила. Насколько сумел понять Коршунов, она советовала ему немедленно прикончить нехорошего Ахвизру, покусившегося на ее родича.
Ахвизра, как раз проходивший мимо, приостановился, поглядел на Коршунова угрюмо… А потом вдруг ухмыльнулся, подмигнул и, показав на Рагнасвинту, сделал неприличный жест. Подруга Коршунова свободной рукой попыталась ответить на оскорбление действием, но Ахвизра ловко увернулся, захохотал и вполне довольный плюхнулся рядом с риксом. И тут же ухватил кувшин с пивом.
– А он прав,– заметил Коршунов.– Пойдем-ка на речку.
Рагнасвинта нахмурила светлые бровки… Потом сообразила, просияла и потащила Коршунова на бережок.
На это дело она готова была утром, днем, вечером, ночью – словом, в любое время суток. Но никогда сама не проявляла инициативы, за исключением того, первого, раза. Должно быть, этого требовали местные правила хорошего тона. А традициям здесь, как успел заметить Коршунов, следовали железно. Все. От десятилетнего пацана до самого рикса. Нужно было быть богом или залетным героем вроде Коршунова, чтобы тебе позволили нарушить некоторые из правил. Богом или скалксом.
Просвещал Алексея Книва. Сигисбарн же – присутствовал. Восседал на пеньке с важным видом, молча свидетельствуя истинность сказанного младшим братом.