А в шесть лет, перед самой школой, Вероника заболела туберкулезом и больше полугода провела в больнице. Потом Надя рассказывала, что врачи не ручались за ее выздоровление, но эти рассказы вызывали у Вероники только обиду и недоумение: сестра с отцом редко навещали ее в больнице.
Вообще в Надиных рассказах о болезнях младшей сестры центральной фигурой повествования всегда была не Вероника, а сама Надя. Она красочно описывала, как изводилась от тревоги за здоровье девочки, как, уставшая от учебы и домашних забот, ездила на беседы к врачам и с каким трудом доставала для Вероники красную икру, ибо при туберкулезе нужно хорошо питаться. А Вероника вспоминала, как тяжело было жить в больнице, переносить болезненные уколы и капельницы и есть горстями таблетки, от которых мучительно тошнило.
К счастью, болезнь закончилась полным выздоровлением, и к лету она вернулась домой.
Сейчас Вероника Смысловская понимала, что ребенком она была отнюдь не сахарным, и Надя, в разговорах со взрослыми родственниками называвшая ее испорченной девчонкой, была права. В свои шесть лет Вероника ненавидела людей, и особенно сестру с отцом, поскольку была уверена, что это по их вине ей пришлось столько времени мучиться в ужасной больнице.
Когда эта мысль поселилась у нее в голове? Может быть, когда по выходным к другим детям приезжали родные и забирали их гулять в больничный парк, а Вероника в это время складывала мозаику в обществе воспитательницы? Или в тот день, когда она подралась с соседками по палате? Ее тогда довольно сильно побили, дежурная сестра испугалась и позвонила Наде. Надя с отцом приехали в тот же вечер, Вероника, рыдая, бросилась к ним, надеясь, что ее заберут домой, хотя бы ненадолго… Не тут-то было: Надя прочла ей пространное нравоучение и отругала не только за драку, но и за то, что Вероника оторвала их с отцом от важных дел. «Мы целый день работали, а теперь вынуждены по твоей милости ехать на другой конец города!» – С этими словами Надя покинула палату, а Вероника спряталась с головой под одеяло от насмешливых взглядов соседок и зло подумала, что можно было и не ехать в больницу только ради того, чтобы пристыдить ее.
В общем, из больницы она вернулась настоящей дикаркой, не умевшей играть с другими детьми и боявшейся их. Взрослые тоже пугали Веронику, поэтому если в дом приходили родственники, она забиралась под стол, откуда ее со скандалом вытаскивали. Она сквернословила, плевалась и могла зарыдать по любому поводу, выкрикивая оскорбительные слова в адрес отца или Нади.
В качестве единственно возможной стратегии ее воспитания была выбрана строгость. «Но почему не любовь?» – спрашивала себя взрослая Вероника.
Впрочем, о любви отец тоже иногда говорил. И она понимала, что они с Надей готовы любить некую милую, послушную и добрую девочку, хорошую ученицу. Но, к сожалению, эта мифическая девочка не имела ничего общего с реальной Вероникой.
Правда, чаще она слышала от Нади другое: знай, Вероника, моя любовь к тебе небезгранична. Любое чувство имеет предел, и если ты будешь вести себя по-прежнему, я вынуждена буду разлюбить тебя.
Неудивительно, что при таком характере школьная дружба не складывалась. Основной костяк класса составляли дети торговых моряков, чьи жены, как правило, не работали и могли посвящать много времени своим чадам. С первого же года они водили детей по всевозможным спортивным и художественным секциям, но Веронику не водили никуда. Надя с отцом считали, что у нее нет никаких способностей.
Да, особой ловкостью она не отличалась и рисовать тоже не умела. Но когда в класс пришел преподаватель музыки и прослушал детей, он предложил Веронике, единственной из всех, учиться играть на скрипке. Окрыленная, она бежала домой. Ее выбрали! У нее есть способности! В мечтах она уже представляла себя на сцене, но все мечты разбились, когда дома Надя сказала: «Ты не сможешь играть на скрипке, у тебя нет слуха». – «Но учитель сказал, что есть!» – «Он ошибся».
Классе в третьем соседка по парте предложила ей вместе посещать кружок французского языка, занятия.
«Ты хочешь изучать язык, это похвально, – услышала она от Нади. – Но кто будет водить тебя на занятия? Да, сейчас мама этой девочки готова водить вас обеих, но потом она потребует отплатить услугой за услугу. К тому же ты не подумала о том, что мы живем очень скромно и не можем позволить себе такие траты».
Подружка обиделась и стала ходить на занятия с другой девочкой, а потом и пересела за ее парту…
Вероника помнила, как ей хотелось в те годы поразить одноклассников невиданной красоты пеналом, или чудесной ручкой с двумя стержнями, или импортным ластиком с Микки-Маусом! Но ничего такого у нее не было. Одеждой она тоже похвастаться не могла – в ее гардеробе преобладали старые Надины вещи, которые даже на заре своей карьеры красотой не отличались. Став взрослой, Вероника с чувством стыда вспоминала истерики, которые устраивала из-за того, что у нее нет джинсов и кроссовок. «Я не собираюсь покупать твою любовь дефицитными вещами!» – Надя стойко стояла на своем.
«Может быть, я несправедлива, но мне кажется, ей очень нравилась ее роль. Ведь если просто воспитываешь младшую сестру – это одно, а если эта сестра вечно болеет и к тому же обладает ужасным характером – это совсем другое. Это уже крест!»
Позже появилась еще одна мотивация. Годы шли, а Надя все не могла выйти замуж, ее карьера тоже не сильно ладилась: как распределилась после института патологоанатомом в одну из больниц, так там и работала. Все неудачи объяснялись одним: она одинока не потому, что не нравится мужчинам, и не продвигается по службе не потому, что глупа. Нет, она все силы отдает воспитанию сестры!
Надя действительно занималась этим самым воспитанием вплотную. Она тщательно искореняла в Веронике распущенность, запрещая той краситься и носить короткие юбки. Вероникины контакты тщательнейшим образом изучались, и те, что не нравились Наде (а ей не нравились практически все), безжалостно отсеивались, чтобы избежать дурного влияния. «Куда уж дурнее, если я сама исчадие ада?» – хотелось возразить Веронике, на которую ежедневно обрушивались хорошо аргументированные тезисы о том, что она патологически ленива, тяготеет к разврату, зла, эгоистична и неаккуратна. «Патологически» – было любимое Надино слово.
Для поддержания легенды Веронику периодически объявляли тяжелобольной и отправляли в стационар на месяц-другой. Надя скандалила с врачами, а Вероника чувствовала, что эти скандалы вызваны не тревогой за ее здоровье, а стремлением продемонстрировать все более широкой аудитории, какая Надя самоотверженная и заботливая сестра.
Наверное, все это можно было бы пережить, если бы Надя еще не требовала проявлений любви и благодарности. Но Вероника не могла заставить себя называть сестру ласковыми именами и откровенничать с ней. Ей не хотелось радовать домашних сюрпризами в виде убранной квартиры или самостоятельно испеченного пирога, а подарки к праздникам она делала только из страха перед скандалом. Но одних подарков было мало, и Надя рыдала в объятиях отца, повторяя: «Господи, за что мне это? Я так люблю свою сестру, а она… Откуда в ней столько злости? За что эта патологическая ненависть ко мне?»