А Веронике хотелось задать другой вопрос: разве можно заставить любить скандалами и угрозами? Но вместо этого она вынуждена была просить у Нади прощения – иначе семья объявляла ей бойкот.
Вероника была очень одинока в детстве и юности. Всю информацию о людях и человеческих чувствах она черпала из книг, не зная о настоящем мире почти ничего. Сверстники сторонились ее, учителя не обращали особого внимания на «крепкую хорошистку» – никакими талантами она не блистала, но проблем с успеваемостью тоже не доставляла. Отец – добрый, но слабохарактерный человек – полностью находился под влиянием Нади и не делал ничего без ее одобрения. А Надя… Да, она всерьез занималась воспитанием младшей сестры.
Благодаря этому воспитанию к четырнадцати годам Вероника действительно была патологически ленива, не интересовалась учебой, ненавидела весь мир и находила утешение только в чтении романов и в еде. Весила она сто десять килограммов.
Вероника надела плащ и остановилась перед зеркалом – причесаться и повязать шейный платок. «Если человек не смотрится в зеркало при каждом удобном случае, значит, он себя не любит», – говорила Эсфирь Давыдовна. Вероника подумала, что в последнее время смотрится в зеркало только благодаря многолетней привычке, совершенно не радуясь своему отражению.
Она посмотрела в зеркало и поморщилась. С утра похолодало, но она все равно надела плащ и легкие туфли. Вероника перевезла теплые вещи уже упакованными на зиму, разбирать их посреди ремонта было немыслимо. Она убедила себя, что днем станет гораздо теплее, но просчиталась: снег, выпавший ночью, даже не думал таять, а верхушки деревьев раскачивались, сигнализируя о том, что на улице сильный ветер.
– «Ей сегодня идти одной вдоль по улице ледяной», – пропела Вероника старинный хит и опять расстроилась.
«Вот если бы жив был Костя, сейчас он привез бы мне свитер! Или отдал бы свою шинель. Он мир бы перевернул, но не позволил мне замерзнуть. А я ему позволила! – Чувство вины, этот дракон, много лет обитавший внутри ее, поднял голову и изрыгнул порцию огня. – Костя так любил меня, он из-за меня умер, а я преспокойно вышла замуж да еще завела любовника! Овдовев, только и занимаюсь поисками мужчины и при этом чувствую себя не сволочью, предавшей любовь, а невинной жертвой, овечкой, страдающей от жестоких ударов судьбы. Наверное, и с Надей у меня так. Я ведь почти ненавижу ее – наверное, для того, чтобы не чувствовать себя в долгу перед ней. Она желала мне добра, воспитывала меня и наказывала по заслугам. Она давала мне все, что могла дать, и я должна была с пониманием относиться к тому, что меня некому водить в кружки, а в семье нет свободных денег на мои шмотки. У палки два конца, но ведь именно я не смогла ответить любовью на любовь. Своим поведением я отбивала у родных всякое желание быть со мной ласковыми. Да, сейчас я пытаюсь оправдать себя, но разве этим я смогу успокоить собственную совесть? Я выгнала Надю из квартиры, и это не принесло мне счастья, ведь наличие жилплощади еще не гарант любви… Диме не понравилось, что я живу у него, но я и без него нашла бы, где поселиться!.. Наверное, мне так и следует поступить. Вот закончу ремонт и предложу Наде вернуться. А сама на дачу перееду. Или обменяю московскую квартиру. Правда, для этого придется сказать Марьяше, что ее дочка должна вернуться к родителям. А вдруг они уже на радостях ребенка заделали – Марьяшина дочка с курсантом своим? Да ведь и саму Марьяшу в этом смысле нельзя еще сбрасывать со счетов! Вот забавно будет, если они все готовы к размножению, а тут я: освободите мою квартиру! Нет, такого я не перенесу… Пусть живут, а я уж как-нибудь решу свои проблемы сама».
В приемной обнаружился Громов. Заместитель по АХЧ, уже в куртке, безмятежно чистил ботинки дефицитной бумагой для ксерокса и напевал: «Я сошла с ума, я сошла с ума, мне нужна она».
– Наконец-то, – сказал он при виде Вероники. – Ну что, поехали?
– Не ожидала увидеть вас здесь. Кажется, я уже дала понять, что наше общение должно остаться в рамках рабочих обязанностей.
– Вы дали понять, а я не понял.
– До свидания, Лука Ильич. – Вероника взялась за ручку двери.
– Холодно на улице вообще-то.
– А если я на машине?
– А то я не знаю, что вы пешком ходите. Сам же со ставки шофера деньги получаю.
Вероника действительно отказалась от машины с шофером, перекинув эту статью финансирования на хозяйственные нужды.
– Я с вами никуда не поеду, – отчеканила она, хотя ей очень хотелось укрыться от непогоды в теплом автомобиле.
– Ой, какие мы гордые. Говорите, где живете, я все равно в ту сторону еду.
– Вы очень развязно себя ведете! – Вероника пыталась освободить рукав плаща от сильных пальцев Громова.
– Да, я без комплексов. – Он кинул на нее знойный взгляд – настолько знойный, что его невозможно было принять за чистую монету.
Веронике стало смешно, и она прыснула, как старшеклассница на дискотеке.
– Лука Ильич, вы не утолите жажды из этого источника! Или, если выражаться языком классики, этот луч не блеснет.
– Как угодно. Наше дело прокукарекать.
Громов скомкал бумагу, которой чистил ботинки, и запулил шарик точно в корзину для мусора.
– Счастливо оставаться.
Давно уже пора было уезжать, но визит Нади растревожил Веронику: в душе что-то сосало и дергало, а в таком состоянии лучше всего было создать себе хотя бы иллюзию полезной деятельности. Она отправилась с инспекцией в приемное отделение и угомонила там нескольких жалобщиков, потом решила заглянуть в конференц-зал.
Этот конференц-зал был особой головной болью Вероники. Он был построен в семидесятые, к очередному съезду партии. С тех пор много воды утекло, сменилась власть, давно прошла перестройка общества, а вот перестроить зал не нашлось ни средств, ни желания. Так он и стоял как памятник застойных времен. Тяжелые малиновые шторы на окнах, ряды кресел с красной бархатной обивкой, люстра под хрусталь и паркет – не какой-нибудь там ламинат, а настоящий паркет квадратиками. Сцена с волнообразной рампой, на сцене рояль, пальма и малиновое бархатное знамя за победу в соцсоревновании тридцатилетней давности. Несмотря на то что паркет почернел на стыках, половина подвесок с люстры осыпалась, а бархат сидений обветшал, в этой социалистической дыре времени Вероника всегда чувствовала себя школьницей.
Теперь, когда они с Колдуновым договорились открыть в больнице центр сосудистой хирургии, необходимость отремонтировать конференц-зал стала очевидной. Но Вероника знала, что денег на ремонт ей никто не даст. Ну хорошо, настоящий ремонт не потянуть, но может быть, удастся своими силами сделать косметический? Сейчас она собиралась зайти туда и прикинуть, что необходимо сделать в первую очередь.
Подойдя к двери конференц-зала, Вероника замедлила шаги. Из-за двери доносилась фортепианная музыка. Она прислушалась. Музыка была ей незнакома, но волновала, брала за душу… Вероника приоткрыла дверь, заглянула в зал и… не поверила своим глазам.