– Ты, Светик, романтизируешь. Что, в Чечне женщин нет? А даже если и нет? Понимаешь, если бы он любил меня, если бы хоть немного нуждался во мне, то сам бы пришел. Там, где он был, люди быстро начинают отличать главное от второстепенного.
Светка театрально вздохнула и воздела руки к небесам.
– Как, черт возьми, он может тебя полюбить, если не видит тебя? Что, ему должно быть озарение: ах, я полюбил Катю Богданову, женщину, которую видел три раза в жизни и о которой давно забыл!
– Ну и все, – отрезала Катя, – тема закрыта. Я сейчас помою посуду и пойду спать. А ты звони кому хочешь.
Светка покрутила пальцем у виска, давая понять, что у Кати не все дома.
– Спокойной ночи, – ядовито сказала она, – и желаю тебе, чтобы Ян Саныч в виде портрета упал тебе на голову и трахнул тебя хотя бы в переносном смысле!
– В прямом, – весело поправила Катя, – этот смысл слова «трахнуть» – прямой, а тот, что ты думаешь, – переносный.
В превосходном настроении она отправилась мыть посуду. Ничего хорошего бы не вышло из визита Яна, и она радовалась, что удалось устоять перед искушением.
– К берегам твоей любви я обязательно причалю, – напевала Катя модную песню, стоя у раковины.
Светке стало скучно одной в комнате, и она увязалась за Катей. Вытирать тарелки, конечно, не стала, просто сидела у подоконника, задумчиво курила и слушала, как Катя поет.
– Причалишь, никуда не денешься, – вздохнула она наконец. – Правда, Кать, у меня предчувствие.
Колдунов решил не бегать в поисках места и доверил свое трудоустройство военкомату. Он был согласен даже на периферию, лишь бы только это был достаточно сильный госпиталь. А сидеть со степенью доктора наук в медицинском пункте полка и врачевать фурункулы солдатиков, не завершивших период полового созревания, – это определенно вогнало бы его в еще худшую депрессию, чем та, от которой он бежал.
Колдунов не возражал против того, чтобы поехать куда-нибудь на Дальний Восток, но симпатичная дама, которая занималась его трудоустройством, нашла для него ставку старшего ординатора в Военно-морском госпитале. Ян сходил на собеседование, никаких обстоятельств, делающих его службу невозможной, не нашел, восстановился на действительной службе и приступил к работе, когда еще и двух недель не прошло после его возвращения с войны.
Он позвонил Вере, та обрадовалась, что с ним все в порядке, но встретиться не согласилась. Ян сказал, что хочет передать через нее немного денег для Светкиных детей, ведь, насколько он знает обстановку на кафедре, ей не особенно дают там заработать. Но Вера на это не повелась, посоветовав ему или повидаться со Светой лично, или отправить ей почтовый перевод.
С тех пор Ян взял за правило каждый месяц посылать Светке тысячу рублей. Ему приятно было представлять, как Светка с Катей теребят загадочную квитанцию и понять не могут, от кого эти деньги.
Шло время, Колдунов осваивался на новом месте, много работал. Неугомонный Стогов все же добрался до него и практически навязал полставки доцента кафедры, так что теперь, кроме лечебной работы, Ян должен был вести занятия с курсантами. А еще Стогов навязал ему научное руководство двумя аспирантами – ведь когда они защитят кандидатские диссертации, Колдунов сможет претендовать на профессорскую должность. Правда, Ян быстро понял, что здесь была не столько забота о его карьерном росте, сколько острое желание избавиться от невероятно тупых аспирантов, но отказываться было уже поздно. Ладно, решил он, пусть материал соберут, а потом перепишут на чистовик то, что он на основании этого материала им изложит.
Так за хлопотами прошла весна, а потом и лето, и почти вся осень. Колдунов все мечтал, что во время летних каникул в академии возьмет две недели отпуска, но как только эти самые каникулы наступили, он оказался чуть ли не единственным врачом на весь госпиталь. Другие уже уехали в теплые края или вкалывали на своих шести сотках. Что ж, он решил отдыхать в сентябре, но тут обнаружилось, что вышедшие из отпуска сотрудники по горло заняты учебным процессом, составляют расписания и учебные планы… В общем, мечта поехать в Турцию и познакомиться там с беспроблемной девахой так и осталась мечтой. Деньги на отпуск были отложены в специальной железной коробке, и Ян уже смирился с мыслью, что они будут лежать там вечно. Какая разница, где он будет сходить с ума: дома или в Турции? От себя не убежишь.
Хоть они со Светкой и были теперь сотрудниками одной кафедры, виделись редко. Ян работал на Садовой, Светка на Боткинской, и встречаться удавалось только на совещаниях – тогда они садились вместе, где-нибудь в задних рядах, и начинали зубоскалить. Потом Светка, на чьей территории происходили совещания, уводила его в комнату дежурного врача и поила чаем. Она не слишком охотно рассказывала о своих домашних делах и односложно отвечала на вопросы о самочувствии девочек и Кати. С гораздо большим энтузиазмом Светка говорила теперь о своей диссертации, которой была очень увлечена.
Колдунов вошел в конференц-зал одним из последних, буквально за минуту до начала совещания. Поискал глазами Светку, но не нашел. «Опаздывает, наверное», – решил он и сел на свое обычное место. Начальник кафедры уже битый час распространялся о том, что необходимо усилить научную работу, а Светка так и не появилась.
«Мало ли что, может быть, в школе у девочек концерт», – говорил себе Колдунов, но в его душе почему-то поднималась непонятная тревога. Он постоянно смотрел на дверь. Черт, да где же она?
После совещания он пробежался по кафедре – Светки нигде не было. Зашел в дежурку и, попросив разрешения у незнакомого лопоухого врача, пившего кофе, сел на продавленный диванчик и достал сигареты. Лопоухий неловко дал ему прикурить. Он был очень молод, наверное, вчерашний выпускник академии, а может быть, и вовсе еще курсант, поэтому стеснялся Колдунова, человека, по его понятиям, пожилого и заслуженного.
– А где Светлана Эдуардовна? – спросил Ян после долгой паузы. Почему-то он медлил с этим вопросом, надеясь, что вот-вот откроется дверь и в помещение ворвется сама Светка.
– Она заболела, – ответил лопоухий, меланхолично прихлебывая кофе, – гепатит вроде бы.
– О Боже! Она дома или в больнице?
– В Боткинской, где же еще? Наверное, на операции укололась. Хотя, конечно, есть еще надежда, что это пищевой гепатит…
Недослушав, Колдунов решил ехать в Боткинскую больницу. Спустившись в метро, он подумал, что на лечение потребуются деньги, и поехал к себе. Чувство тревоги не отпускало – наоборот, оно многократно усилилось. Он уговаривал себя, что ничего страшного в гепатите нет, что сейчас есть хорошие лекарства, полностью вытравливающие вирус из организма, что при правильном и полноценном лечении заболевание не перейдет в хроническую форму.
Дома он, не раздеваясь, вскипятил чайник, сделал бутерброд с колбасой, но не смог ни доесть, ни допить – схватил «турецкие» деньги и выскочил на улицу. Сначала выругал себя за то, что не переоделся в гражданское, но потом решил, что если приемные часы уже закончились, военная форма поможет ему попасть к Светке.