Я не узнала, почему он так думает: раздалась музыка. От оркестра осталась одна ответственная скрипачка, и она начала играть канон Пахельбеля. Все встали и обернулись к двери. В мерцании свечей жених и невеста вошли в зал и прошествовали к алтарю. Зрелище было захватывающее. Разве этот торжественный момент не стоил всего, что было? Мои сомнения вновь развеялись. Все же это судьба, они созданы друг для друга. Что я знаю о том, как строятся отношения и семейное счастье? Может, так и нужно – сначала дойти до грани, чтобы потом стать единым целым?
Мысли неслись вереницей, но я многого не успела додумать, потому что жених и невеста уже шли мимо нас.
Мои родители держались за руки, отец по-прежнему смотрел в сторону. Тем временем Джош и Мерил встали у алтаря. Пот лился с них ручьями, волосы Мерил прилипли к голове. Джош глянул на нее, стиснул ей руку и что-то тихо сказал судье.
– Будьте добры, садитесь, – сказал судья, и мы быстро сели, не сводя глаз с главной пары.
Джош и Мерил повернулись к нам. Джош попытался улыбнуться.
– Мы хотим поблагодарить вас за то, что вы пришли, – сказал он. – Это во-первых.
– И что так долго ждали, – добавила Мерил.
Джош кивнул и прокашлялся.
– Из-за отключения электроэнергии, полагаю, присутствующие поймут, что это не самый лучший момент для заключения брака. Мы решили все перенести.
Джош говорил так путано, что большая часть публики, похоже, не сообразила, что свадьба отменяется. Все явно ждали, что церемония вот-вот начнется, даже я. Мне казалось, что этого хочет и Мерил. Джош постоянно смотрел на нее, и она, наконец, ответила на его взгляд. Это придало ему мужества.
– Все знают, что мы много лет вместе и по-настоящему любим друг друга. Я хотел сказать, что мы всего лишь немного изменили планы. Свадьба не отменяется, нет, просто откладывается. – Он натянуто усмехнулся. – Мы не хотим сковывать себя узами брака в темноте.
Тут вспыхнул свет.
Приглушенные полутона сменились нещадно яркими красками. Джош стоял, как в луче прожектора. На его лице было столько отчаяния, что не замечать необычности его поведения было уже попросту невозможно.
– Мерил, – пробормотал он, но, видно, слишком поздно. Орхидея упала на пол, как в замедленной съемке.
– Сам откладывай, – прошипела Мерил, надвигаясь на Джоша. Я закрыла лицо руками. – Сколько можно тут стоять и оправдываться: это обстоятельства, свет не работает… Наверху ты мне обещал, что честно расскажешь нашим родителям.
Все молчали, да и что можно было сказать? При ярком освещении казалось, что события происходят на сцене, а не в реальной жизни. Я и верила, и не верила, что мой брат и Мерил отменяют свадьбу.
Не знаю, почему именно в этот момент я решила внимательней присмотреться к композиции из мусорных мешков у витража. Сквозь щели между пакетами просачивался свет, и я вдруг заметила, что один из мешков немного отличается от остальных: голубая ленточка, содержимое торчит острыми углами… Этот мешок лежал в самом низу, на него текло из других пакетов.
Мой фильм. Плавится и варится в лучах послеполуденного солнца. Пленка корежится и лопается. По-видимому, в неразберихе мой мешок не успели отнести в номер, отец оставил его внизу и побежал решать какие-то неотложные вопросы, а мои записи случайно свалили в одну кучу вместе со льдом. Как будто и так мало потерь за сегодня.
– Боже мой! – вырвалось у меня.
Я не узнала собственный голос, но все обернулись, Джош тоже. Он, наверное, думал, что я волнуюсь за него. А как же иначе? Разве в этот момент у кого-то еще могли возникнуть проблемы сопоставимого масштаба? Тем не менее, мы оба сейчас теряли то, что больше всего боялись потерять. Мы столько цеплялись за прошлое, мы так боялись пойти навстречу новому…
Я смотрела Джошу в глаза. Он ждал, что я его выручу, заглажу неловкое молчание. Я промолчала, оставила Джоша отдуваться самого, но тут со своих мест повставали родители Мерил: сначала профессор Мойниган-Ричардс, за ним Майкл и Бесс, затем и миссис Мойниган-Ричардс. Они были готовы растерзать Джоша – а еще несколько минут назад мы чуть было не стали одной семьей. Тогда встали и мы. Сначала Бэррингер, потом отец и мама. Видя, что я все еще сижу, она потянула меня за локоть.
Я бросила последний взгляд на свой мешок – и переключилась на более насущную проблему. Теперь я была готова стоять за брата горой. В случае чего я бы взяла на себя миссис Мойниган-Ричардс. Я бы сделала ее в два счета.
Я понимала: следующие мгновения забудутся, сотрутся из памяти, – и старалась запомнить все в мельчайших подробностях. Джош перестал метаться в поисках поддержки и посмотрел на присутствующих, явно собираясь взять всю вину на себя. Было видно, как он виноват и как сильно себя осуждает. Тогда-то я и перестала его винить: хватит с него собственного осуждения и возмущения окружающих.
Тем временем гостиница начала оживать: заработали кондиционеры и сотни других приборов – фены, принтеры, музыкальный центр. Через открытую дверь доносились звонки телефонов, шум лифтов, крики. Пронзительней всего вопила одна девушка, она требовала, чтобы ей что-то вернули, но, видно, человек, забравший ее вещь, был уже далеко. Вскоре и эта девушка поймет, что ничего уже не поделаешь.
Среди всей этой суеты раздался голос моего брата:
– Я ничего не могу поделать.
И что, теперь все кончено?
Конечно, нет. Теперь все только начинается.
Сэди Эверетт
Вот так вот.
И что теперь? Тот сумасшедший уик-энд начинался с настроя предугадывать те моменты, которые запомнятся навсегда, а закончился тем, что я пыталась удержать в памяти то, что наверняка забудется. Точнее, запомнится иначе, не так, как происходило на самом деле. И откуда у нас этот навык возвращаться к воспоминанию до тех пор, пока оно не перестанет ранить и мы не сможем посмотреть на те события другими глазами – подчас немного искажая, чтобы поберечь свое самолюбие?
Когда Джош, наконец, заговорил, было ужасно неловко. О таких случаях хочется забыть, но, наверное, именно поэтому ими лучше делиться с другими: тебя выслушают и скажут, что ничего страшного, все будет хорошо, пусть ситуация неприятная и некоторое время еще будет неприятно, однако рано или поздно все плохое закончится, и можно будет, наконец, вернуться домой.
Самое странное, что когда приглашенные стали расходиться, одна дама сказала соседке, что у невесты было великолепное платье. Я отчетливо помню, как дама держала соседку под руку, помню, как они обменялись взглядами – и разошлись в разные стороны. Великолепное платье – неужели это все, что они для себя вынесли? Мысль странным образом утешительная.
Без особой надежды я вытащила мешок с записями и заглянула внутрь. Как и ожидалось, кассеты были мокрые и покореженные. Зачем было смотреть?