Она очень скучала по своей квартире, по комнате, в которую до сих пор толком не переехала, по стерильной кухне, по кофеварке, по непрочитанным книгам на полу в гостиной, по детям в ароматных ночных пижамах.
Она даже не представляла, какой бездомной будет чувствовать себя в съемной квартире в Старом городе. Она была очень рада, что снова будет жить на Королевской улице.
По какой-то неведомой ей самой ассоциации она вдруг вспомнила Юлию Линдхольм.
Юлия тоже была бездомной столько же, сколько и Анника.
В ту же ночь, когда сгорел дом Анники, Юлия была арестована по обвинению в убийстве мужа.
Она окинула взглядом лодки и море. Они нестройно покачивались под резкими порывами ветра.
Юлия и Александр ближайшие месяцы проведут в пластиковой комнате семейного приюта на озере Лейондаль. Что будут они чувствовать, когда вернутся в свою квартиру в Сёдере, где застрелили Давида?
Они вернутся в кошмар, подумалось Аннике. Это все равно что ей вернуться в сгоревший дотла дом на Винтер-виксвеген.
Она встряхнулась. Бар начал заполняться людьми. Четыре крашеных блондинки в возрасте заказали первые бокалы «Тинто верано», сидя за столиком у окна. Несколько британских футбольных болельщиков пили из горлышка испанское пиво. Две молоденькие девушки хихикали, глядя в какую-то газету.
Анника встала и подошла к стойке, чтобы рассчитаться. Она дала мужчине за стойкой купюру в пятьдесят евро, отвернулась и принялась рассматривать входивших в бар людей.
Человек за стойкой сунул ей под локоть несколько мелких монет сдачи.
Она помотрела на кучку мелочи.
– Слушай, – сказала она и ткнула пальцем в монетки. – Мне не причитается хотя бы несколько бумажек?
Человек тупо посмотрел на нее и передернул плечами.
– Наверное, нет, – сказал он и отвернулся.
В мозгу Анники сверкнула молния.
– Слушай, ты, – громко сказала она, – я рассчиталась купюрой в пятьдесят евро.
Парень был настолько занят, что не соизволил обернуться. Накачанные мышцы играли под черной футболкой – наверное, он принимал анаболики.
– Отдай мне мою сдачу! – громко и злобно прокричала Анника.
В баре наступила мертвая тишина. Вошла какая-то парочка и принялась оглядываться в поисках места.
– Не ходите сюда, – крикнула им Анника, – здесь надувают со сдачей!
– Заткнись, – злобно прошипел бармен и положил на прилавок две двадцатки.
– Проклятый вор, – сказала Анника по-шведски, взяла деньги и пошла прочь.
Когда она вышла на набережную, в ее сумке зазвонил телефон.
Это была Берит.
– Как там дела на солнышке?
– Ты знаешь, меня тут хотели в сто раз надуть на сдаче в каком-то вшивом баре.
Она решительно шла по набережной прочь от бара.
– Давай им то, что говорят. Что с пропавшей девочкой? Я знаю, ее мать там у тебя, можем ли мы что-нибудь сделать отсюда?
– Можете найти ее подруг в Бромме, – предложила Анника. – Правда, я вчера попыталась контактировать с ними в Фейсбуке. Но они пока не дают о себе знать.
– Фейсбук? – переспросила Берит. – Я читала на экономических страницах, что Фейсбук идет в гору.
– Понятно, – сказала Анника, – и поэтому я тоже на него подписалась. Знаешь, я сейчас подумала о Юлии Линдхольм. Что слышно о пересмотре приговора Филиппа Андерссона?
– Это займет несколько месяцев, – ответила Берит. – Надо будет утрясти кучу формальностей. В обвинительном заключении около тысячи страниц. В нем множество неясностей и небрежностей. Некоторые критики утверждают, что юстиция умирает уже в суде первой инстанции.
– Ты знаешь, что у Филиппа Андерссона есть сестра, которая служит в полиции? – спросила Анника. – Нина Хофман, лучшая подруга Юлии Линдхольм…
– Она сестра Филиппа Андерссона? Я этого не знала.
– Разве это не странно, что у двух таких криминальных типов, как Филипп Андерссон и Ивонна Нордин, сестра – полицейская?
Похоже, Берит стала перелистывать дневной выпуск.
– Нет, для меня это просто две стороны одной и той же медали. Это разные реакции на одни и те же условия воспитания. Я бы так сказала.
– Значит, Нина в этом семействе – белая ворона?
– Странные вещи вообще-то случаются. У предыдущего президента США сводный брат – преступник; мой двоюродный брат Клас-Ёран тоже побывал за решеткой.
– У Билла Клинтона был брат, сидевший в тюрьме?
– Клинтон помиловал его в последний день своего президентства, 20 января 2001 года. Его и еще сто тридцать девять преступников. Это обычай; так делают все американские президенты. Кстати, что поделывает сейчас твоя сестра?
Анника едва не задохнулась от возмущения.
– Биргитта? Не имею ни малейшего понятия. Я даже не знаю, где она живет.
Наступившее молчание исключало даьнейшую дискуссию.
– Так ты думаешь, мне надо установить контакт с подругами Сюзетты? – спросила Берит.
– Лучше постарайся найти шведских родственников Себастиана Сёдерстрёма, – сказала Анника и вздохнула. – Может быть, они догадываются, где находится девочка.
– Мы уже попытались это сделать, но никто не хочет ничего говорить.
– Ну, тогда остается Астрид Паульсон? По всей видимости, она была единственным человеком, у которого были хорошие отношения с Сюзеттой. Может быть, у нее есть родственники, которые что-то знают?
– Это я проверю, – согласилась Берит.
– Ты успела что-нибудь сделать с той серией, о которой говорил Патрик?
– О кокаине? Я давно не видела даже свернутой купюры евро, а уж тем более наркомана…
Она намекала на то, что им надо встретиться в понедельник и обсудить эту тему.
Анника дошла до конца набережной. Здесь находился магазинчик, где самые простенькие матерчатые сумки продавались по пятьсот евро за штуку.
Анника повернулась спиной к витрине и набрала номер Нины Хофман. Нажав кнопку «Вызов», она услышала в трубке щелчки и гудки, потом наступила тишина и раздался механический голос, сказавший по-испански: «Телефонная служба информирует, что в настоящее время соединение с вызываемым номером невозможно. Телефонная служба информирует…»
Анника отключилась.
Почему испанская телефонная служба отвечает по шведскому телефону Нины? Значит, либо Нина Хофман находится в Испании, либо что-то случилось с собственным телефоном Анники.
Она попробовала еще раз.
«Телефонная служба.»
Связь прервалась. Анника посмотрела на часы. Двадцать минут третьего.